Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый. Ксения Венглинская

немного. Линия дороги неверна – рушится обрывами, стелется легкими песчаными пляжами. Дорога от Петербурга до Ивангорода и Усть-Нарвы, южный берег Маркизовой лужи. Шведский королевский тракт, еще раньше – старая новгородская дорога; нынешнее шоссе повторяет их линию с точностью, какую редко увидишь в чертах потомка. Алька выйдет на полпути, в окрестностях деревни Вистино, что на Сойкинском полуострове. Там стоит археологическая экспедиция Петербургского университета. Копают жальники, шведскую часовню и древние захоронения ижор – автохтонного населения южной Ингерманландии. В кресле напротив дремлет Артур Лажевский – друг и проводник. Он и устроил Альку в экспедицию техником, зарисовывать найденные артефакты. У Артура там друзья, Алька никого не знает, но Лажевский сказал, что это хорошо – новые люди и новые красивые места. Артур считает, что ей давно следует проветрить голову и начать жить как сначала. Если человека не вернуть, – заявил он, – то можно побывать в местах, которые он любил, и сблизиться с людьми, которыми движут похожие устремления. Раз ты все равно не забудешь, не забываешь никак, то можно попытаться войти в его мир. Там тебе будет лучше, поскольку его мир – часть его души. А часть, как известно, подобна общему.

      – Это еще что? – за спиной возмущается Даниил Андреевич. Бушует с тряпкой, устраняет с доски алькину фамилию. Мельком оглядывается на нее; на лице сочувствие. Алька поджимает губы и вспыхивает: больно надо. Лариска кивает на нее и что-то говорит на ушко соседке – гадость какую-нибудь. Обе смеются. Альке, конечно, плевать, но она сжимается, прежде чем идти на свое место. Звенит звонок. Все. Можно бежать, можно скрыться. Она так и делает. Она налетает на Даниила Андреевича, он роняет тряпку и удивленно хлопает глазами, она слышит смех за спиной. О-ой…

      – Смирнова, ты куда? Смирно-ова!

      Из утомительного бэдтрипа по дайверским местечкам и кислотным тусовкам они вывалились на исходе лета. По дороге из аэропорта Яна предупредила: я к себе. Я выйду у метро, – кивнул Данька. Выскочил из такси, поманил следом – на минуточку. Пока водитель распаковывал багажник, Яна закурила. Данька достал свою сумку, расплатился.

      – Что это значит? – устало.

      – Мне надо подумать. Я позвоню. Не беспокой меня некоторое время.

      (Я – тебя – беспокоил?! – вскинулся было Данька.) Смолчал. Как язык заморозило. Стоило тратить время на длинные дороги, разговоры, обмен физиологическими жидкостями. Некоторые люди не меняются. Он готов был весь заныть изнутри: из аспирантуры вылетел, халтуры растерял, друзья-приятели за лето вычеркнули его из оперативной памяти, все из-за этой сучки – а теперь? Молчать. Сказал себе. Теперь – молчать. Никто не заставлял, повелся – значит, самому хотелось. Но вместо этого понес какую-то несусветную, нервную чушь. Они стояли у типовой сталинской таблетки метро, налетевший перед дождем шквал метнул под ноги пыль. Повисла на шее. Пока, Данечка. Ладно, – и что-то шевельнулось в маленьких голубых глазах, – я сама позвоню.

      – Ты знаешь что-нибудь о теории фракталов? – Артур отвлек Альку от созерцания пробегающего за окнами автобуса