Неприятие террора (и дело тут не в заговорщике и прежнем товарище Нечаеве) было у Ткачева столь же сильно, как и презрительное отношение к идеям мирного убеждения («хождения в народ») и пробуждения народных масс. Ткачев с огромным скептицизмом смотрел на русского крестьянина и его предполагаемые революционные порывы. Простой человек, он настойчиво это повторял, – ограниченный эгоист, думающий о материальном благополучии, и лишь небольшая группа убежденных революционеров способна подняться над серой обыденностью человеческой жизни.
Временами пренебрежительное отношение к простому человеку переходит в ненависть (довольно частое явление среди революционеров и реформаторов). Ткачев действовал с невероятным цинизмом, когда «носился» с идеей издания революционных воззваний к массам. Будучи за границей, он решил, что должен обратиться с призывом к крестьянам. «Простым» языком он обрисовал жизнь крестьян после триумфальной победы революции:
«Крестьянин будет жить радостно. Не медные монеты, а золотые рубли будут наполнять его кошелек. Коров и птицы будет не сосчитать. Его стол будет заставлен…всякой едой, пирогами и сладким вином. Пить и есть он будет, сколько вместит живот, а работать только сколько пожелает. И никто не посмеет принуждать его: хочешь есть – ешь, хочешь лежать – лежи. Прекрасная жизнь».[55]
Русские радикалы всех мастей не отличались особой разборчивостью в средствах, пытаясь привлечь крестьян на свою сторону, но призыв Ткачева к ненасытности и жадности превзошел все мыслимые и немыслимые пределы. Лавров осудил Ткачева, и он оказался в полной изоляции, даже от экстремистов. Последующие годы (пока он не потерял рассудок) были посвящены изданию печатного органа русских якобинцев «Набат» и красноречивому, хотя и безрезультатному, разоблачению врагов в эмиграционной среде.
«Мировоззрение» Ткачева можно уложить в два слова: заговор и революция. Он называл себя социалистом, но кто со времен Герцена называл себя иначе? Советские писатели, говоря о Ткачеве, любят подчеркивать, что он читал Карла Маркса и высказывал одобрение. Он, конечно, жалел, что близкое знакомство с отцом «научного» социализма, как в случае с Герценом и Бакуниным, привело к антагонизму и изоляции. Маркс был интересен Ткачеву по той простой причине, что был революционером, придерживающимся крайних воззрений, и подчеркивал роль экономической составляющей в политике. Ткачев не смог охватить всю сложную историко-философскую систему Маркса, а если бы и смог, то посчитал бы ее пустым теоретизированием, наносящим вред реальной деятельности. Когда соавтор Маркса Фридрих Энгельс, возмущенный излишним экстремизмом русских товарищей, счел необходимым дать что-то вроде отеческого совета российским радикалам: действовать осмотрительнее, использовать более демократические способы, Ткачев грубо оборвал Энгельса; он еще нетерпимее, чем Ленин, относился к такого рода советам. Дерзкий ответ Ткачева