– А поохотиться в Британской Восточной Африке вы не хотите?
– Нет, туда меня не тянет.
– В Африку я бы с вами поехал.
– Нет, это меня не интересует.
– Потому что вы ничего об этом не читали. Пойдите почитайте об амурах с лоснящейся черной красавицей.
– Я хочу в Южную Америку.
Была в нем эта черта – несокрушимое еврейское упрямство.
– Давайте сойдем вниз и выпьем чего-нибудь.
– А вы не заняты?
– Нет, – сказал я.
Мы спустились вниз, в кафе первого этажа. Я уже давно открыл, что это лучший способ выпроваживать посетителей. Выпив с приятелем, остается только сказать: «Ну, мне надо подняться наверх – отправить телеграммы», – и все. В газетном деле, этика которого требует, чтобы никто никогда не видел тебя за работой, очень важно изобретать такие непринужденные уходы со сцены. Итак, мы спустились в бар и выпили виски с содовой. Кон поглядел на ящики с бутылками, стоявшие у стены.
– Здесь хорошо, – сказал он.
– Много выпивки, – поддакнул я.
– Послушайте, Джейк. – Он наклонился над стойкой. – У вас никогда не бывает такого чувства, что жизнь ваша проходит, а вы ею не пользуетесь? Вы думаете о том, что вы уже прожили около половины отпущенного вам срока?
– Иногда думаю.
– Вы знаете, что через каких-нибудь тридцать пять лет нас уже не будет?
– Да бросьте, Роберт, – сказал я. – Бросьте.
– Я говорю серьезно.
– Вот уж о чем я не тревожусь, – сказал я.
– Напрасно.
– У меня достаточно было о чем тревожиться в свое время. Хватит.
– А все-таки я хочу в Южную Америку.
– Послушайте, Роберт: ничего не изменится от того, что вы поедете в другую страну. Я все это испробовал. Нельзя уйти от самого себя, переезжая с места на место. Тут уж ничем не поможешь.
– Но вы никогда не ездили в Южную Америку.
– Далась вам Южная Америка! Если вы поедете туда в теперешнем вашем настроении, все будет по-прежнему. Париж – хороший город. Почему вы не можете жить настоящей жизнью в Париже?
– Мне осточертел Париж, осточертел Латинский квартал.
– Не ходите туда. Курсируйте сами по себе и посмотрите, что с вами случится.
– Со мной никогда ничего не случится. Я как-то прошатался один всю ночь, и ничего не случилось, только полицейский на велосипеде остановил меня и велел предъявить документы.
– Разве город не хорош ночью?
– Я не люблю Парижа.
Вот вам, извольте. Мне было жаль Кона. Я ничем не мог ему помочь, потому что я сразу наталкивался на обе его навязчивые идеи: единственное спасение в Южной Америке, и он не любит Парижа. Первую идею он вычитал из книги и вторую, вероятно, тоже.
– Ну, – сказал я, – мне надо подняться наверх – отправить телеграммы.
– Вам непременно нужно идти?
– Да, я должен отправить телеграммы.
– Ничего, если я пойду с вами и посижу в редакции?
– Пожалуйста.
Он