Все слушали затаив дыхание. Аксакал говорил о летающем железном ковре.
– Это аэроплан, – пояснил Муса.
– Есть плавающая кибитка… – продолжал аксакал.
– Пароход, – вмешался Муса.
– Только, – закончил аксакал, – это все далеко за горами, а глупые киргизы, которые прельстятся этими чудесами и бросят родной кишлак, пойдут туда, – поплатятся головой. Даже гости наши подтвердили, что я все знаю. А я знаю еще больше.
И он искоса посмотрел на Джуру.
– Отвечай, старик, – сказал Муса, – где ты видел все то, о чем рассказываешь? Почему ты убежал в эти безрадостные горы? Бай ты или мулла?
– Здесь я родился, здесь и умру. Ниоткуда я не бежал и никуда не убегу. А показали мне все это арвахи – духи…
– Давно это было? – спросил Муса.
– Много лет назад… – И, помолчав, старик добавил: – Был у нас Идыге. Батыр был. Такой батыр раз в сто, раз в триста лет родится. Однажды пошел на охоту. Очень далеко. В чужие горы забрел. Большой водопад увидел, пить захотел. Стал у водопада на колени, чтобы напиться, вдруг сверху вместе с водой упал зеленый плод. Полез Идыге наверх. Долго лез Идыге, чуть не пропал. Влез в гору и видит – глубоко внизу большой лес. Там людей с белым лицом встретил. Они его у себя оставляли, но не захотел Идыге. Домой пришел, сладких красно-зеленых плодов принес… Много рассказывал мне…
– Эх, аксакал, ты рассказываешь так, как будто видел все это собственными глазами! – опять усомнился Муса.
– Пусть я буду проклят и не есть мне мучной лепешки! – прошамкал старик, ломая лепешку дрожащими костлявыми пальцами. – Всю жизнь прожил я в этих горах.
Искандер после небольшого молчания шепнул Джуре несколько слов. Джура швырнул шапку в сторону, крикнул что-то Бабу, и собака принесла ему шапку. Джура крикнул ей что-то еще, и Бабу умчалась. Вскоре она за халат втянула упирающуюся старуху.
– Идыге нас научил, видите: что скажем – собаки все делают, – важно сказал аксакал. – Он сам все умел. Беркуту крикнет – беркут лисицу ловит. Барс у него был. Барсу прикажет – барс для него кииков в горах добывает. Идыге у самого хозяина зверей любимцем был. Великий батыр был Идыге. Все знал и все видел.
Старик кряхтел от волнения, смахивая слезы ногтем. Вдруг гости услышали тихое пение. Это пел Кучак. Внимание гостей и молчание аксакала ободрили певца: его робость исчезла, голос окреп. Муса с радостным удивлением слушал знакомые каждому киргизу стихи о Манасе[14]. Ивашко не мог уловить смысл песни, но мастерское исполнение увлекало помимо воли. Некрасивый маленький Кучак преобразился, он даже стал как-то выше ростом. Кучак прекрасно владел голосом и умел мгновенно перевоплощаться. Он бил рукой наотмашь, как саблей, делал пальцами очки, вытирал слезы,