– Кто он, де Лоне?
– Он… писатель…
– Как? И вы скрыли от нас служителя муз, не допустили просвещенного человека в просвещенное общество?!
– Знали бы вы, какого рода его сочинения, сударь!..
– Какое это имеет значение? Быть творцом – естественное право каждого! Или этот несчастный написал что-то против правительства?! Неужели ваши предрассудки, сударь, неужели ваша приверженность к деспотизму не позволяют вам проявить сострадание?
– Но…
– Господин виконт прав! – влез Помье.
– Мне, как автору трех тысяч стихотворений, было бы чрезвычайно интересно побеседовать с литератором! – перебил его Кавальон.
– Вы не знаете, о ком говорите, – переубеждал их Лоне. – Этот человек находится… с позволения сказать… в состоянии умопомешательства!
– Не в первый раз свободомыслящих людей объявляют сумасшедшими! – воскликнул д’Эрикур. – Скажите, он дворянин?
– Да.
– Так как же вы можете отказывать ему в праве общаться с себе подобными?! Немедленно пошлите за ним!
Смущенный де Лоне вышел из-за стола и покинул комнату. Он выполнял приказания виконта так, словно тот не был заключенным, а сам маркиз не был комендантом тюрьмы: они будто бы поменялись ролями. Что поделаешь! По мере того как восемнадцатый век подходил к концу, а новый, девятнадцатый, становился все ближе, освященные временем титулы и законы делались все менее значимыми. На их место приходили деньги. За них можно было купить дворянство, купить должность, купить уважение в свете. И денег у д’Эрикуров было значительно больше, чем у де Лоне, больше, кажется, даже, чем у Людовика, вынужденного довольствоваться за обедом какими-то двумя дюжинами блюд и не могущего купить своей королеве бриллиантового ожерелья, которое прежний король заказал для любовницы. Дружба с д’Эрикурами была для де Лоне намного более ценной наградой, чем репутация строгого коменданта.
– Уж не ананас ли это?! – воскликнул Феру, увидев заморский плод, водружаемый слугами на стол вместе с другими лакомствами.
– Совершенно верно, – снисходительно ответил виконт восторженному простолюдину. – Вам, вероятно, не приходилось пробовать его прежде?
– Приходилось, клянусь, приходилось! Это было, когда я служил конюхом у господина де ля Попленьера. Хозяев не было дома, мы пробрались на кухню и…
Д’Эрикура совершенно не интересовали россказни о похищении слугами хозяйских припасов.
– Так вы утвержаете, сударь, что имеете высокий градус в обществе вольных каменщиков? – обратился он к Кавальону. – А позвольте узнать, к какой ложе вы принадлежите?
– К ложе Девяти сестер. Надеюсь, вы понимаете, что при всем расположении к вам, виконт, я не волен распространяться о секретах своего братства, выдавать