Салех. Лидия Евдокимова

потеряв сознание. Из его рассказа выходило, что он пробыл в Салехе, как называли Город Древних в старинных писаниях, около месяца. Не меньше пары недель – уж точно. Но ни есть, ни пить, ни испражняться не хотелось. Вся его группа, в которой он занимал шутовскую должность писаря и статиста, не испытывала дискомфорта по этим поводам. Он даже притащил с собой какую-то снедь, найденную рядом с его телом. По словам этого человека, прозванного в последствии Безумным Ральфом, галеты и консервы оставались пригодными для употребления. Он даже сумел запихать в себя какие-то из них, решив, что сегодня уже не сумеет покинуть лес.

      Однако, пожевав мяса с овощами из банки, заев галетой и осушив треть фляги с водой исключительно ради необходимости, он почувствовал, как еда встала комом в пищеводе и в желудке. Но стоило Ральфу переступить черту отчуждения леса, как в животе буквально взорвалась бомба. Ральфа вывернуло пару раз на траву несвежим, тухлым мясом. Остальная еда тоже оказалась испорченной. Хотя объяснить, каким образом сумели так сильно стухнуть запаянные и стерильные консервы, никто так и не смог. Говорили только, что Ральфу повезло поужинать прямо перед выходом из города. Иначе яды могли бы и не выйти верхом, а спуститься ниже. Словно обмен веществ не останавливался полностью, пусть и не ощущался.

      Подобрав с земли исхудавшего и поседевшего молодого парня, прибывшие люди констатировали у него крайнюю степень истощения и обезвоживания. Пытались делать вливания, подключили даже специалистов из столичного госпиталя для ветеранов, но Ральф всё же скончался. И до самой смерти нёс невероятную чушь про мёртвых, духов и грехи.

      Салех дотянулся до выжившего даже через много миль, сомкнув костистые когти смерти на горле бедняги.

      Нима шла по лесу, который был так подробно описан в записях Ральфа, добытых Гувером из госпиталя, и чувствовала холодок внутри. До полноценных ледяных волн было далеко, впереди ещё шагали наёмники, и волноваться пока не стоило.

      Внезапно она остановилась, с удивлением пощупав своё лицо через тонкий шёлковый платок. Удивительно, конечно, что этот придурковатый аристократик не попытался сорвать с неё этот кусок ткани, решив, будто она желает его оскорбить и намерено скрыть свою личность. Впрочем, выходцу из Ледяного Щита было бы просто противно трогать кого-то не из его круга. Не в первый раз Нима задумалась, как этот народ вообще воспроизводит себя. «С такой ненавистью к женщинам, им бы уже стоило стать, как минимум, двуполыми. А как максимум…» – продолжать эту мысль она не стала, быстро ощупав левую скулу.

      Рубцы шрама были на месте. Они прощупывались сквозь тонкий шёлк так явственно, что ошибиться было невозможно. Но чего-то не хватало. И этим чем-то была боль.

      Тянущая, пульсирующая, выматывающая боль, преследовавшая столь долгое время, отпускающая лишь на время сна, куда-то пропала, стоило ей пересечь линию лесного массива.