Поезжай и умри за Сербию. Заметки добровольца. Юрий Хамкин

протиснута упомянутая тряпка-фитиль. Коптит, светит не ахти, но светит. Барак полон солдат, мужчин и женщин. Мигом разнеслась весть, что «пришёл рус». Вокруг меня сгрудился народ, появилась бутылка с ракией и пошла по кругу, посыпались вопросы. И дело не в том, что я устал и был голоден, как собака, в том, что я уже тысячу раз до этого повторял все ответы на все вопросы: «Из какого города?», «Где этот город», «Женат ли?», «Где работает жена?», «Сколько лет детям?», «Почему Ельцин предаёт сербов?» и т. п. Как встреча, так одни и те же вопросы, а встречи на каждом шагу. Но я понимал, что многие из встреченных, возможно, в первый раз видят «руса», и каким они меня запомнят, и как об этой встрече расскажут друзьям и близким, таким и будет их первое восприятие моей далёкой Родины. Подавляя неумное раздражение, я отвечал на вопросы весело и прямо.

      Она безмолвно сидела в углу и, не мигая, смотрела в огонь. Казалось, не слушает, но вдруг резко повернулась и выстрелила вопрос:

      – Сколько вас пришло?

      – Я шёл один, – ответил я и, почувствовав неловкость, добавил, – но ещё идут, я слышал.

      И потом, когда барак-улей стал понемногу успокаиваться и засыпать, она рассказала мне, что муж полгода, как убит, отец в хорватской тюрьме, а две дочки и мать в мусульманском плену. Живы ли сейчас все четверо, она не знает. Три дня назад на положае она стреляла из «золей» по «леопарду», но промахнулась. Сейчас, рассказывая об этом, она заплакала от досады. Впервые после гибели мужа.

      Утром на «ладе» мы ехали к фронту. На окраинах Сараево пулемётные гнёзда, миномёты в укрытиях и землянки, землянки, землянки…

      – Здесь наша первая линия, – крикнул шофёр, – а твоя рота в центре города, будешь жить как король, в квартире.

      С правой стороны асфальта стена из деревянных щитов, мусорных контейнеров, поставленных «на попа» разбитых автомобилей, квартирных дверей, бетонных блоков недостроенных домов.

      – От снайперов, – пояснил водитель и, сплюнув, выругался, – всё равно стреляют, гады. Но сегодня отдохнём.

      Дорога серпантином спускалась в город, над которым висела плотная густая дымка. Её и имел ввиду шофёр: когда туман, снайперам работы нет. В этом городе туман – дар Божий: его ждут, ему радуются.

      Среди обгоревших деревьев, на совершенно целом довоенном столбе

      предупреждал водителей об опасности чистенький нарядный довоенный знак: «Неровная дорога». Да уж, дорога, мягко говоря, неровная…

      У штаба батальона с криком: «То наш рус дошёл!» меня окружила стайка мальчишек. Вблизи ударил миномёт, и один из мальчишек, лет восьми, сильно вздрогнув, ухватил меня за рукав. Желая его успокоить, я спросил: «Где ты живёшь?». Он показал рукой на дом и с тяжким придыханием ответил:

      – Т-там.

      – А где твой отец?

      – Т-там, – он показал рукой дальше, в скопление строений, откуда непрерывно слышался треск