– Думаю, тут хватает людей из любых уголков света. Но за их добродетель я не поручусь. Только проходимец может выжить на этих островах, я так полагаю…
Мы ехали еще примерно полчаса, прежде чем ферма Шароле, называемая еще «Маленькой беседкой», показалась из-за густых деревьев.
Но это не была маленькая беседка в буквальном понимании: это был большой, сложенный из крупного местного камня дом, похожий на крепость, – темный, с мощными, выкрашенными светлой охрой деревянными ставнями и крышей из массивной коричневой черепицы. Два цветника, в которых благоухали огромные розы, были разбиты прямо перед домом. Но на этом вся куртуазность поместья и заканчивалось: оно выглядело как хозяйственная усадьба, центр большого рабочего поселения. Сразу за домом выстроились хозяйственные постройки: сушильни, конюшни, амбары. В загонах мычали козы. Индюшата важно разгуливали по двору. И над всем этим хозяйством витал крепкий спиртной дух, свежий и слегка сладкий, более сильный, чем даже в Сент-Пьере: была как раз та пора, когда сок сахарного тростника на винокурнях Мартиники перегоняют в ром.
Я прошла по широким, утопленным в землю, каменным плитам, которыми была вымощена дорога к дому, и остановилась. Мне навстречу спешил высокий мужчина, большой, грузный, в мятой рубахе и кожаной безрукавке. Толстые штаны его были стянуты широким поясом. На вид ему было лет сорок. Будто по случаю большого приема, он напялил на себя завитой парик, изрядно потрепанный и весьма обременительный в такую жару, и его полное отекшее лицо с толстыми губами блестело от пота. Мне он не слишком понравился.
– Вы господин Воклер? – спросила я, с трудом припомнив имя управляющего.
– Да, конечно! А вы, видно, дочь принца. Хозяйка…
Он сделал жест, приглашая меня в дом.
Я шла по дому, убеждаясь, что его обстановка очень отличается от того, к чему я привыкла во Франции. Каменная кладка стен, не прикрытая штукатуркой, придавала здешним помещениям суровости; мебель была либо тяжелая и грубая, либо – откровенно местная, кустарная, плетенная из стеблей сахарного тростника. Все комнаты были небольшие, окна, распахнутые настежь, пропускали мало света.
– Два часа назад я получил известие о вашем приезде, – нехотя пояснил Воклер, заметив мое замешательство. – Мы хорошо потрудились для вашей встречи и приготовили вам лучшую комнату. Эй, Селина!
Стройная темноволосая девушка остановилась на пороге.
– Это хорошая рабыня, – сказал управляющий, – ее учили в Сен-Пьере ухаживать за знатными дамами… Она будет вам хорошей горничной.
– Это рабыня? – переспросила я. – Она же совсем белая.
– Селина? Да, она рабыня. Но это вы только сперва ею брезгуете, потом привыкнете. Она квартеронка… К тому же крещеная.
Мне казалось странным, как светлокожая женщина, внешне ничем не отличающаяся от француженки, может считаться рабыней. Впрочем, сейчас было не время вникать в такие подробности.
– Заберите мои вещи из повозки, – сказала я, обращаясь к Селине, – я хочу переодеться.
Маргарита,