Покаяние агнца. Юрий Андреевич Бацуев

где раздолье и тоска,

      Бугристый, грядовый, ячеистый

      Лежит живой массив песка.

      Дитя воды и ветра буйного

      На неподвижность обречён

      За то, что нрава был разгульного

      И жизнью вольной увлечён.

      Из века в век желает страстно он –

      Сквозь даль седую и бурьян, -

      Счастливым и волной обласканным,

      Катиться прямо в океан.

      И ветром бурьевым встревожены

      Песчинки – верные гонцы

      Несут мечты те безнадёжные

      С забытых мест во все концы.

      – Прямо не песок, а человек, «на неподвижность обреченный за то, что нрава был разгульного и жизнью вольной увлечённый», – пафосно молвил захмелевший Сергей Червонных. – Юра, это ты про нас, геологов, написал, не так ли?

      – Про песок, Серёжа, в котором мы вязли на твоей машине. Но, безусловно, хорошо то, что ты это воспринимаешь по-своему. И мне уже самому кажется, что это мы с тобой желаем страстно катиться прямо в океан мечты своей. Спасибо тебе.

      Меня понесло, и я заговорил: – А когда я уже на своём объекте работал, то прямо у входа в кашару, где мы жили, написал плакат:

      Наш канал – это стройка века,

      Человеку на прочность проверка!

      Это для шоферов, чтоб уважали своего шефа, то есть меня. Для меня хуже всего было общаться с этой категорией людей. Куда-нибудь самовольно зафитилят на машине – а у меня рация – и три раза в день надо докладывать обо всём на базу. Скрываешь, конечно, а сам дёргаешься. В песках редкие селения и находятся за сорок-пятьдесят километров, всё что угодно может случиться. Я там мало писал, некогда было. Но одно стихотворение прочту, оно повеселее чем прежнее, называется «Три Пери».

      В пустыне знойной, близ Арала –

      Чуть-чуть южней горы Карак, -

      В тот день палящая стояла

      И нестерпимая жара.

      И вдруг из-под земли ударил

      Искристо-яростный фонтан,

      А вместе с ним под дробь литавр

      Три девушки явились там.