Я поверила этому уставшему человеку с тяжелым взглядом, единственному, способному прямо сказать правду. Брат молчит. Да и о чем говорить? Решили, что родителям пока ничего не скажем. Надо ехать на цитологию – последний анализ, который вряд ли что-то покажет, но мы должны сделать все, что сможем. Просто потому что должны.
…Узкая больничная лестница – терапия на третьем этаже. Лифт не работает. Как мне объясняют, он в принципе есть, но никогда не работает. Поздняя ночь, нас с отцом привезли на скорой. Мы с двумя сестричками изо всех сил тянем на третий этаж носилки. Отец за последний месяц очень похудел, потерял килограммов тридцать, но все равно тяжело. Лестница очень узкая, никак не получается удобней перехватить ручку, чтобы не уронить больного. На крохотной лестничной площадке пытаемся развернуть носилки, чтобы вписаться в поворот, и я чувствую острую боль, словно кто-то всадил раскаленную иглу чуть выше крестца.
Отец в палате, он лежит в постели, я держу его за руку. Он задыхается, мне кажется, что медсестры все делают медленно, очень медленно.
– Пап, а помнишь, как в шестом классе ты купил мне велосипед? Я попросила у мамы, а она сказала, что он мне не нужен, я же девочка. А ты тогда подумал и говоришь: «Собирайся, пошли в магазин». А он мне был очень-очень нужен! Я о нем мечтала. А потом ты меня научил на нем кататься.
Отец улыбается. Ему ставят укол, время тянется, словно резиновая тянучка. Отец начинает дышать спокойней, смотрит в окно, там ночь.
– Матери позвони. Как она там?
Возвращаюсь домой в полной темноте. Мама не спит. Делаю коктейль из пустырника и корвалола, себе в эту смесь добавляю темный эль из круглосуточной пивной точки, торгующей на розлив. Гадость.
…Врач мне объясняет, что такое ХОБЛ и сумчатый плеврит – этим диагнозом увенчалась последняя поездка в онкологический центр, цитологию брать не стали. Я заканчиваю разговор вопросом:
– А это нормально, что женщины-сестрички носят на себе больных с первого этажа на третий? Им же еще детей растить, а у них уже наверняка грыжи в позвоночнике. Что с ними будет через год-два?
– А что делать? Я буду их лечить, – разводит руками терапевт и грустно улыбается.
Опять эта грустная улыбка, от которой хочется выть, – улыбка смирения и полной безнадежности.
Медсестры в коридоре неторопливо разбираются между собой, кто носил в последний раз и чья сейчас очередь. Мы, теперь уже вчетвером, снова несем отца на носилках – с третьего этажа на первый – там находится рентген-кабинет – и обратно на третий этаж – в палату. Он задыхается, сестрички тянут носилки и еще подбадривают отца, утешают. Хорошие девчонки, добрые.
…Бесконечный моросящий дождь и раскисшая