И женам не спится опять.
Взрывает сигналка природу —
И бьет в тишину острие,
Дежурный влетает и с ходу:
– Тревога! Застава в ружье!
Колотятся крупною дробью
Подковы тяжелых сапог,
А лампа пульсирует кровью,
Пролитой в схожденье дорог.
Прижмет муж в дверях крепко, скупо,
У сына поправит кровать…
Умчалась тревожная группа,
И женам не спится опять.
Как тянется ночь безразмерно,
Не спится – ложись не ложись,
За годы набралось, наверно,
Еще одна целая жизнь.
Но, скрипнув, застынут колеса,
Дежурный прикажет: – Отбой!
Фуражка, задевшая росы,
Повесится женской рукой.
И снова граница барьером,
Как нерв, как звенящий канат…
Заснули, устав, офицеры,
А жены, а жены не спят.
Задравши в небо взгляд туманно
Задравши в небо взгляд туманно,
Рисую оком силуэт,
И там выходит, как ни странно,
До боли вычурный портрет.
С утра художник прозорливо
Осмыслил давнее вчера,
И взгляд ведет несуетливо
Изгиб знакомого бедра.
Вот тучи сгрудились над телом,
Тенями смазались соски,
Открыты призрачно на белом
И ветром порваны в куски.
Такая странная картина —
Под задом мягкая трава,
Под боком речка, где сквозь тину
Видна на небе голова.
И профиль носика и губки,
Чью сладость помню до сих пор,
Вот дымка веет вместо юбки,
Прозрачно-голубой колор.
Забросив руки в изголовье,
Рисую деву в неглиже,
Что на психическом здоровье
Сказалось, думаю, уже.
Любовью небо загрунтуя,
Интимно-ласковым мазком,
Творю шедевр легко и всуе
Тебя – бегущей босиком.
Какая ширь какой картины:
Откос, травиночка во рту,
Лишь запах пастбищной скотины
Мешает чуять наготу.
Спасибо, милая, за то
Спасибо, милая, за то,
Что я укрыт твоим крылом,
Оно собой оберегло,
Когда вокруг огнем зажгло.
Была черта, за ней беда,
Мои следы туда вели.
Друзья меня не сберегли,
И только ты помочь смогла.
Прорвалась чайкой сквозь огонь,
Спалив короткий мягкий пух,
Костер у ног моих потух,
Как присмиревший буйный конь.
Тебя прижав к своей груди,
Кричал и плакал я навзрыд,
И чужден был обычный стыд
Пред миром, вставшим позади.
Нет, не было нежнее слов,
Чем я шептал тебе сквозь стон,
Над нами тени черных крон
Сомкнулись, образуя кров.
И два обугленных крыла
В моей ладони умерли,
В душе