Готовились к поминкам у соседей: туда-сюда носили продукты, варили холодец, резали салаты. Запомнилась атмосфера тишины и полушёпота про то, как ставить столы, откуда и кто их принесёт, сколько будет народу, что придётся принимать народ по переменам, помянув, одни люди уступят место другим. Накрывать столы будут те, кто не поедет на кладбище, решалось, кто это будет.
Поздно вечером меня уложили спать… Наступило утро. Во всей квартире – люди, кроме дальней «нашей комнаты». Много венков. С тех пор для меня запах хвои это не запах Нового года, а запах похорон. Я существовал в этом событии автономно, все меня жалели и гладили по голове, но без причитаний. Я бесцельно ходил по квартире, выходил во двор, где собралось много людей. Улица была небольшая – всего два параллельных немецких дома, в каждом четыре подъезда по шесть квартир. Все друг друга знали. Мужчины, в основном шофёры с автобазы, курили в стороне и тихо разговаривали. Женщины, все, помогали с поминками. Приехал военный оркестр. Это организовал дядя Паша, муж старшей маминой сестры, он был старшиной в оркестре, играл на валторне. Музыканты расчехляли инструменты, спрашивали: «Когда будут выносить?».
Я не понимал, про что они говорят, и подумал, что это про две табуретки, которые зачем-то вынесли из подъезда. Но это были не наши, крепкие самодельные деревянные, а соседские, с откручивающимися ножками. Из подъезда стали выходить люди: мамины сёстры, тётя Валя и тётя Люба с мужем. Бабушка Прасковья Васильна (как её почему-то звали в тот день, а обычно все звали её Паша либо тётя Паша) и Тоня, которая взяла меня за руку. Тут вывели под руки маму. Заиграл оркестр, громко и пронзительно. Этот похоронный марш, как я узнал во взрослой жизни, Фредерика Шопена, его я также запомнил навсегда. Не могу слушать и по сию пору, готов заткнуть уши, потому что пережитое в тот день ощущение панического страха сразу поднимается в душе. Плакали все – и женщины, и мужчины. Громко всхлипывала бабушка Паша, но не причитала по-деревенскому обычаю, её просили об этом, иначе с мамой бы что-то произошло.
Забегая вперед, скажу, что моя бабушка Прасковья, в квартире которой мы жили, была деревенская, из Пензенской области, и она любила ходить на похороны, даже если и не знала покойного. Возвращаясь домой, она всегда это событие обсуждала с мамой и, конечно, сравнивала с похоронами Лёши, её сына. Когда горе поутихло,