академий, профессор и так далее. Он был любимцем ленинградской интеллигенции, которая его, собственно говоря, и кормила. Он приходил, читал стихи, где-то его кормили обедами, где-то ужинами, это такая, в общем-то, русская литературная традиция, еще молодой Маяковский кормился таким образом. У него было расписание: понедельник – ем Чуковского, вторник – ем Гришковского (
смеется), среда – ем… ну, назовите кого-нибудь. (
Из зала: Горького!) Горького. В четверг ем Блока
[11]. Ну вот, Бродский был любимцем и с самого раннего своего вступления в литературу его сразу в гении записали без всякого сомнения. Он везде читал невероятно громким голосом. Помню, я приехал в Ленинград на «Ленфильм» и жил в гостинице, и у меня собралась публика, и Бродский начал читать стихи так громко, что сбежались дежурные по этажам и сказали: «Сейчас вызовем милицию, прекратите хулиганство, безобразие это!» В шестьдесят третьем году появился фельетон о нем в ленинградской молодежной газете, где он был назван тунеядцем
[12]. Американским нашим коллегам известно это слово – тунеядец,
parasite. Это смешно: когда в Москве американским послом был Тун
[13],
ambassador Toon, то, когда мы приходили на прием к нему, мы себя называли
toon-еядцы, поедающие Туна (
смех). Бродский был объявлен тунеядцем, бездарным поэтом, вернее, даже не поэтом, а псевдопоэтом. И он был арестован, и устроили над ним судилище. Одна из позорнейших страниц идеологической борьбы Советского Союза. Это судилище стало известным всему миру благодаря очень скромной женщине. Фрида Вигдорова (
пишет на доске), запомните, пожалуйста, это имя, это очень важная веха. По сути дела, эта женщина начала правозащитное движение в Советском Союзе. Она была журналистка московская, прелестная женщина, очень честная и правдолюбец, что называется. Она приехала на процесс, с журналистским удостоверением зашла в зал и записала, [за]стенографировала весь этот возмутительный процесс, который выглядел абсолютно кафкианской историей. Рабочие, конечно, были привлечены, все отыгрывалось на рабочих. Выступает рабочий завода «Электросила»: я, конечно, стихов этого так называемого поэта не читал. Но я скажу, что таким людям не место в нашем городе пролетарской славы. Это город революционных традиций, и таким… и так далее. Где вы работаете, Бродский? Бродский отвечает: я поэт, пишу стихи. Ему говорят: да у вас не про это спрашивают, где вы работаете? Нигде не работаю. Ну ладно, значит, тунеядец. Короче говоря, приговорили Бродского к ссылке где-то в Архангельской области. Найман и Рейн поехали его навестить, это довольно смешная история. Приехали в село, где Бродский жил, северное, пустынное и огромное, торчат полуразвалившиеся избы, людей не видно. И они растерялись, не знают, как найти здесь Бродского. И вдруг они увидели: несколько пустых пачек из-под сигарет
Camel валяется (
смех). И они пошли по следам, и по следам сигарет
Camel нашли дом, в котором жил тогда Бродский (
смеется). Ему посылали посылки американские любители русской литературы, может быть, тот же наш друг Карл
