– Расскажи, что это было.
Крейн заколебался было, но потом покачал головой.
– Я шучу. Это всего лишь песня Джона Прайна.
Со стоянки «Нормс» послышалась перебранка нескольких голосов, потом люди расселись по машинам; зажглись фары, автомобили проехали по Мейн и исчезли в ночи.
Мавранос поднял взгляд на Крейна.
– Ты сказал: арматура?
– Она самая, арматура. Железный прут, будь он неладен. Свалился с грузовика. Не успей я наклониться в сторону, проделал бы дыру точно в моей голове. Надо было мне записать название, что было на борту. Я успел его разглядеть.
– И ты выбросил железяку.
– А как иначе? Не мог же я ехать, когда она торчала из моей машины.
– Этот толстяк, – продолжил Мавранос после паузы, – как я уже сказал, не настоящий, это символ.
– Конечно, – вяло согласился Крейн, – баскетбола, Сатурна или еще чего-нибудь.
– Почему ты вспомнил о Сатурне?
– Господи! Арки, я не знаю. Я совершенно вымотался. Я пьян. Сатурн круглый, а тот человек толстый.
– Этот человек Мандельброта.
– Отлично. Очень рад это слышать. Я уже начал было опасаться, что он маленький пекарь Пиллсбери. Я совсем…
– Ты знаешь, что такое человек Мандельброта? Нет? Ну, так я тебе расскажу. – Мавранос отхлебнул из своей банки, чтобы отогнать рак. – Если нарисовать на листке бумаги крест и назвать место пересечения нулем, а потом отложить справа один, два, три и так далее, а слева минус один, минус два, минус три, и один раз квадратный корень из минус единицы, и еще два раза столько же, а потом еще трижды по столько вверх от нуля, и минус один, и минус два, и так далее, вниз от нуля, у тебя получится плоскость, каждую точку на которой можно определить двумя числами, как определяют широту и долготу. И потом…
– Арки, какое отношение все это имеет к толстяку?
– Ну, если применить определенное уравнение к максимальному количеству, сколько сможешь, точек на плоскости, применять его снова и снова – для этого потребуется мощный компьютер, – некоторые из них уйдут в бесконечность, а некоторые останутся конечными. И если раскрасить конечные черным, то получится силуэт прыщавого толстяка. А если присвоить цветовые коды другим точкам в зависимости от того, насколько быстро они уйдут в бесконечность, выяснится, что толстяк окружен самыми разнообразными формами, выбрасываемыми из него, как струи пара – это и щупальца кальмаров, и хвосты морских коньков, и папоротники, и грудные клетки и так далее.
Крейн, похоже, хотел было что-то сказать, но Мавранос не дал себя перебить.
– И уравнения Мандельброта вовсе не обязательны. Толстяк проявляется через множество других функций, как будто его образ это… это роль, которая дожидается, когда же явится кто-нибудь, желающий ее исполнить. Он – констатная фигура, наряду с другими дольчатыми и геометрическими фигурами, которые выглядят как… ну, с учетом нынешней ночи, как червы, трефы, бубны и пики, а может быть, и нет.
Крейн