Я промолчал. Не знал, что на это ответить. Ситуация с образованием полностью обескуражила меня, опустошила внутренне.
– Вадим… ты можешь сказать мне… – теперь она уже явственно и громко всхлипывала. – Какое меня ждет будущее?
Я заметил, что в ее огромных прекрасных глазах стоят слезы. И эти глаза смотрели на меня, ожидая хоть какого-то ответа.
А с ним я немного замялся.
– Будущее… – я нервно провел рукой по волосам. – Может, еще рано…
– Но я не понимаю, Вадим. Ничего не понимаю, – ее слезы медленно и неумолимо падали на дерево лавки, стекая по ее милым раскрасневшимся щекам. – Что мне делать? Учителя на уроках говорили всякое… о стране, о ситуации в мире… о жизни… даже те, которые еще хоть чему-то нас хотели научить, иногда срывались. Жаловались. Давали нам неутешительные прогнозы. А я пыталась все это понять, осознать, переварить в себе.
Я пристыженно смотрел на плачущего рядом ребенка, осознавая себя частью большого и крайне несправедливого взрослого мира, который оставлял все больше и больше детей на произвол судьбы. Заставлял их задумываться в раннем возрасте о тех вещах, о которых дети не должны думать. Ведь они дети. Они должны постигать новое, познавать, творить. А уже потом, с накопленными знаниями и переживаниями, страдать, стараясь сделать окружающий мир хоть чуточку лучше.
– Я задавала вопросы учителям, – тихонько говорила она. – Но они отворачивались. Я спрашивала у своих друзей. Но они ничего не знают либо не хотят знать. Они просто… просто приглашали меня выпить, забыть обо всем. Выпить в компании, в квартире, а дальше уже само все образуется…
– А родители? – мягко прервал я ее.
– Они пытаются заработать на хлеб изо всех сил. Им не до этого, не до моих вопросов, они устали, – она дрожащими руками принялась утирать слезы со своего лица.
– Ты ничего не говорила мне об этом… – задумчиво произнес я, обуреваемый различными мыслями.
– Я не хотела тебя беспокоить… – она слегка улыбнулась мне сквозь слезы. – У тебя же тоже работа, ты говорил, что тебе приходится нелегко…
Говорил… почему все меня так внимательно слушают и воспринимают чересчур всерьез? Я…
– Свет, – я снова произнес ее имя и снова протянул к ней руку.
Нет, нельзя. Нельзя.
– Вадим, – она произнесла мое имя, словно цепляясь за него, как за спасательную соломинку. – Что мне делать?
И она снова посмотрела на меня своими огромными прекрасными глазами.
А я посмотрел на нее.
Моя рука так и повисла в воздухе.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
А… к черту. К черту этот мир и эти правила. Если все вокруг так плохо работает, то почему я должен соответствовать? Ведь это