– Ты пришел, – отметила она жизненный факт, не поворачивая ко мне своей прекрасной головы.
– Конечно. А мог иначе? – я слегка улыбнулся, подстраиваясь по ее элегичное настроение.
Мы помолчали, оба смотря куда-то вперед, каждый думая о чем-то своем.
– Вот все и закончилось, – вдруг тихо проговорила она.
– Все? – недоуменно переспросил я.
– Все. Именно, что все, – безразличным и бесцветным голосом подтвердила она.
Я почувствовал в ее душевном состоянии некую странную, будто недавно образовавшуюся пустоту. Это пугало, ведь такой молодой человечек не мог начать свой путь к Смерти настолько рано. Точнее, мог. Но не должен был.
Еще не время.
Она слегка придвинулась ко мне, словно ища поддержки, и не только моральной. Я почувствовал приятный запах ее тела, был очарован ее искренней привлекательностью, не прячущейся за нагромождениями общественных шаблонов поведения, ее чистая, незамутненная опытом натура манила меня к себе…
Я слегка встряхнул головой. Быстро пришел в себя.
Нельзя.
Ведь ей только семнадцать. А мне чуток побольше.
Таким двум разным, пусть и интересным мирам лучше не соприкасаться друг с другом, если не хочешь брать на себя ответственность. А я пока не хотел брать ответственность вообще ни за что в этом странном мире.
Я расслабился и смягчил голос. Мигом сделался другом. Коим, впрочем, и был.
Ведь я общался с милой Светой уже очень давно. Радовался ее успехам. Как не порадоваться за умного ребенка, особенно осознавая тот простой факт, что у меня, возможно, никогда и не будет детей?
– Ты звучишь обреченно, – тихо сказал я, поворачиваясь к ней.
Она уже вовсю смотрела на меня, раскрыв свои большие удивительно прекрасные глаза. Смотрела на меня, вцепившись пальцами за края скамейки. А затем резко отвернулась, понурила голову и печально вздохнула.
– А как мне еще звучать, Вадим? – грустным голосом спросила она.
– Как человеку, который совсем недавно сдал все важные экзамены, причем на очень высокие баллы, – просто и незатейливо ответил я. – Звучать радостно, гордо. Многие были бы рады оказаться на твоем месте.
– Да ну? – она лукаво взглянула на меня, словно подозревая в чем-то нехорошем.
Это правда. Я иногда могу заболтаться и начать нести полную ахинею. Ну, даже не иногда, а всегда. Но все про это давно знают.
Я в примиряющем жесте поднял вверх обе руки.
– Сдаюсь, – весело проговорил я, улыбаясь. – Расскажи лучше, в чем дело.
Она снова тяжело вздохнула.
Конечно, выпускницы с золотой медалью и с преотличнейшими баллами на едином государственном экзамене могут вздыхать столько, сколько их душе угодно, но в мое время так вздыхали лишь на следующее утро после тяжелейшего похмелья. И у отличников это самое похмелье было, пожалуй, самым многогранным и прочувствованным. Они словно отрывались после множества бессонных ночей, во время которых они постигали тот самый гранит науки, стачивая о него