Они уже проверили одну улицу, нам – до ночи обойти другую, остальные – на завтра. А нас, несколько солдат, комроты берет с собой вроде конвоя, роту же отводят к чайхане, где обговорено ее кормление.
Домик, где нас ждут, уже не мазанка. Во дворе сарайчики, откуда слышится блеяние, на привязи – холеный жеребец и еще лошадь, большая тандыр-печь, вроде горшка в два обхвата и почти с человеческий рост, с открытой горловиной. Через нее на внутреннюю часть пришлепываются к стенкам сырые лепешки, так и запекаются на внутреннем огне.
А в доме соседствуют Азия и Европа.
Открыта напоказ одна из комнат с кроватями, покрывалами, письменным столиком и трюмо, явно нежилая, она как витрина для показа высоким республиканским начальникам, а главная – она же гостиная, спальня, столовая – это та, где мы. В углу очаг с вмазанным в него ведерным котлом-чугунком, а в нем, а что в нем – можно судить по одуряющему, плотско-сладостному запаху кипящего в масле молодого мяса. Плов! Конечно, он – владыка азиатской кухни, – который готовят только мужчины. Вот такой сидит на корточках и подкладывает веточки и палочки саксаула в очаг, не сразу, нет, то одну с карандашик толщиной сбоку, вторую, потолще, – с другого: настоящий плов – это искусство не переборщить с огнем, теплом, выдержкой на жаре, затем на пару, мяса, риса, моркови и прочего.
Но сначала чайная церемония, обязательная для всех. Нам подносят кувшин и тазик, споласкиваем руки. А затем один за другим следуют бесконечные чайники с кок-чаем (зеленым чаем), непрерывным ополаскиванием кипятком пиал и небольшими глотковыми порциями все время обновляемой заварки.
Сидим, поджав под себя ноги, идет неспешный, как шаг верблюда, разговор ни о чем, но с прижиманием рук к сердцу хозяина, с пожеланиями всем поколениям уважаемых гостей изобилия, процветания, чинов, а запахи становятся все нестерпимей, накапливается внутреннее озверение и на еду, и на всю эту восточную, идущую уже третий час застольную величальную трепотню. Но обычай здесь свят: прервать чаепитие – что обматерить хозяина.
И наконец – опять омовение рук, и внутрь нашего кружка ставят полный, с дымящейся горкой, как вулкан, таз с пловом. Что там запах роз, райских кущ, сияние луноликих гурий, амброзии, сандала, кальянов, всех благовоний мира по сравнению с этим, вызывающим безумство плоти, ароматом, а для вечно голодного солдатского курсака-живота – это чревоугодный зов всех первобытных предков.
Но опять этот замедленный восточный ритуал, хозяин неторопливо выкладывает из глубин рисовой горы к подножию ее куски истекающего жиром мяса, затем с вершинки своим четырехперстием берет янтарно-золотистый рис, слегка обжимает его, чтобы стек сок, и уж затем, приложив другую руку к сердцу, со всякими словами, с поклоном вталкивает в рот оказавшемуся здесь нашему подполковнику этот комок.
Так же