– Только следить, – отдал распоряжение Золотой жрец, покидая слуг ордена Возрождения.
Палачи-дроу синхронно шагнули к измученному юноше, лязгнули затворы наручников и Ниран мешком повалился на пол, зарычав от боли – при падении лезвия ножей вошли глубже. Но помогать ему никто не собирался. Цепи отстегнули, факелы унесли, оставив лишь тускло горящую свечу на столе, после чего оба темных эльфа покинули камеру.
На рык мага, выдирающего из собственного тела клинки, никто не обернулся. И стоя на коленях, юноша дрожащими, обессилевшими ладонями обхватывал следующий кинжал, чтобы сцепив зубы, рвануть его рукоять.
В голове шумело, кровь струилась по искалеченному телу, клинки, один за другим, покидали тело жертвы, пока сверкающей горкой не легли на пол, возле не сдерживающего слез мага. Встать Ниран не смог – две попытки закончились болезненным падением на колени, и потому, обвернув кинжалы остатками плаща, юноша пополз в угол камеры, туда, где продолжала монотонно капать вода. Ополоснул трясущиеся ладони, смыл кровь с клинков, а затем, не поднимаясь, тщательно отполировал каждый, чувствуя, как жизнь покидает его тело. Следовало заняться собой. Найрина, в обход всех правил касты магов, обучила его основам исцеления, и он мог, мог спасти себя. Но приказ Таэлрана был жесток, сделав первоочередной задачей уход за оружием, без возможности исцелить себя.
Время от времени Нирану казалось, что вот сейчас он упадет, потеряет сознание от голода и ран, но дрожащие пальцы сжимая ошметок ткани, упрямо натирали каждый клинок до блеска, а боль… боль маг терпел, привычно отсчитывая падающие капли воды.
Скрипнула дверь, Ниран не оглянулся, но по легким шагам мгновенно узнал Вилиан, и уже куда более угрюмо принялся полировать железо, покрытое тонким слоем золота.
– Прости, прости, пожалуйста, – девушка опустилась за его спиной, накладывая ладони, светящиеся от призванной магии, на напряженные плечи, – но так будет лучше, Ниран, так лучше. И Найри будет здесь, с нами, чтобы в едином порыве…
Ему хотелось орать на нее, заставить уйти, оскорбить, и даже ударить. Хотелось, но маг молча полировал кинжалы, не испытывая даже тени благодарности к целительнице, старательно залечивающей его раны.
– Ведь там, там война, – продолжала торопливо шептать магианна, – а здесь мы все в безопасности.
«Дура, – мрачно подумал Ниран».
Но промолчал. За последние четверо суток маг отчетливо понял – нужно молчать. Всегда молчать. Неизменно. Молчать и делать вид, что покорно внимаешь руководителям ордена, не замечая, что прославленные убеленные сединами архимаги лишь жалкие марионетки дроу, что идея о Возрождении лишь кусок сыра в искусной мышеловке, что взгляды окружающих становятся полны фанатизма после каждого глотка разносимого за вечерней трапезой вина. И Ниран молчал, молчал и делал вид, что пьет – как научил его декан Ингер, как поступали многие из старших магов. Молчать и покоряться каждому бредовому повелению. Молчать, и не вспоминать