Дядька-биограф, приготовившись быть назначенным любимой женой, приободрился, неожиданно для самого себя повеселел и собрался было смело продолжить свою речь, но Нарсе его опередил собственным вопросом:
– А что ты скажешь о матери Папака по имени Денак?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что скажешь о супруге Папака по имени Рутак?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что скажешь о дочери Папака с тем же именем, что и его мать?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что знаешь о парфянском наследнике Валарше-Вологезе Пятом, который вёл и проиграл войну с боголюбивым… эээ… с нечестивым Римом?
– Эээ… кхе-кхе!
– А что ведаешь о сражении при Ормиздакане между Артабаном и моим дедом, которому, по твоим словам… прежний Царь царей и все шахи добровольно передали власть, осознав, что лучшего владыки им во всём свете не сыскать? А ведь именно после этой решающей битвы мой дед короновался шахиншахом Ирана и не-Ирана!
– Эээ… кхе-кхе!
– А куда делся сын поверженного Артабана Артавазд, который даже после коронации деда не один год где-то продолжал чеканить монеты со своей нечестивой физиономией?
– Всё расскажу, как на духу! – воскликнул дядька с кризисом среднего возраста, наконец, почуяв неладное: долго доходило.
– Да можешь уже и не говорить. Я вижу, что свой предмет ты знаешь безукоризненно. Ты не только биограф, историк, филателист, беллетрист, нумизмат, педагог, но ещё и пианист, и пророк и демагог!
– Ваш великий дед был не только знатным воителем, но столь же великим строителем. Он основал и построил три города! Кроме Ардашир-Хварраха, ещё и Ардашир-хнум, и Вех-Ардашир! – словно за последнюю соломинку, ухватился дядька средних лет, выдав последнюю порцию своих познаний, но не став упоминать или ненароком запамятовав о том, что третий из перечисленных им городов прежде назывался Селевкией и был просто Ардаширом отформатирован, перестроен, а попросту – реновирован!
– Так, так, так… О рельефе триумфа моего деда над Артабаном и о прочих барельефах в Накш-и-Рустаме и в Дарабгирде помню, как сейчас, ибо в тех местах я путешествовал. Всё это очень похоже на правду, только правду и ничего, кроме правды! Следовательно, это и есть истина в последней инстанции! – задумчиво вымолвил Нарсе. – И всё-таки, как ты думаешь, дядька-биограф, что, с точки зрения безупречной логики, означает факт того, что я только что достал из карманов горсть золотых и серебряных монет времён моего деда и отца?
Биограф расплылся в широкой и счастливой улыбке и, мысленно оттопырив карманы, молча потянулся к повелителю обеими руками, всем сердцем и душой. Тело тоже двинулось вперёд.
– Правильно! – подтвердил Нарсе. – Это служит неопровержимым свидетельством того, что ты сейчас умрёшь! – шахиншах небрежно бросил страже. – Растерзать его! Остальных отпустить,