– Как живете тут, дедушка?
– А ничего жиём, не трогают, слава Богу, – охотно отвечает старичок, ловко ладя кривыми пальцами цигарку. – Не жалимся.
– Вы один живете? – спрашиваю я.
– Не один… постояльцы всегда есть, не дают пропасть: кто хлебца, кто чего иного. Так и жиём.
– А родные где?
– А родные, кто где. Сноха с малыми куировалась, сынок воюе. Старуха недавно померла… Но ничего, схоронили, ничего.
Лейтенант толкает меня коленом.
– Давай сообразим насчет закусить. И отец не откажется.
Старичок оживает, бросает шубенку на печь и принимается хлопотать вокруг заляпанного чем-то белым самовара. Сунув зажженные лучины в трубу, он тащит его в сени. Мы развязываем вещмешки и достаем сухой паек, выданный в медсанбате: четыре сухаря, кусок сахара, комочек комбижира и плитку концентрата горохового супа-пюре.
Через четверть часа мы дуем на кружки, грызем сухари. Старичок прячет в карман выделенную ему долю сахара, сухари делит на три равные части.
– Так и жиём, – твердит он.
2
Еще не успеваем распроститься с гостеприимным хозяином, как в дверь снова стучат. – Слава осподи, – бормочет старик, натягивая драный кожушок.
В избу вваливается плотный румяный человек с седеющим пучком усов под шишковатым носом, в белой чистой шубе, затянутой скрипучими ремнями.
– Здравствуй, дед… А вы кто, товарищи?
По виду он большой начальник, голос тоже уверенный. Мы подтягиваемся.
– Возвращаемся из медсанбата… Лейтенант Огурцов.
– Военный переводчик второго разряда. Человек устремляет на меня светлые глаза, присматривается и говорит:
– Постой… Ты казал переводчик? Який переводчик?
– Немецкого языка. Из штаба полка.
– От это дило. А я как раз шукаю переводчика… А ну, идем зо мной.
Я переглядываюсь с лейтенантом.
– Идем, идем, – повторяет плотный. – Я комиссар штаба дивизии Николаенко.
Лейтенант, прощаясь, встряхивает мне руку, потом просит у комиссара штаба разрешения идти и, козырнув, исчезает за дверью.
Николаенко и вслед я тоже выходим. Подле колодца стоит кошевка. Ездовой, курносый парень, поит из ведерка лошадь.
– Так ты переводчик? – рассматривая меня на ярком свете, вновь справляется Николаенко. – Скильки тоби рокив?
– Восемнадцатый.
– Гарный хлопец… Комсомолец?
Николаенко расспрашивает, откуда я родом, как попал на фронт, и под конец решительно заявляет:
– Едем в штадив.
Резвая лошадка живо доставляет нас в большое село, раскинувшееся по обе стороны речки. Проходим мимо часового в просторную, без перегородок, с окнами