The poet’s raptures first delight,
And animated in his mind
The virgin moan of dreaming pipe.
Farewell to you, the golden plays!
He fell in love with forests’ shades,
Seclusion, loneliness and quiet,
The Stars, and Moon, and Magic Night.
The Moon – night sky illumination,
Which called us to the night time strolls
In dark among the forest’s walls,
Provoked the tears, brought consolation…
But now, when looking at its face,
We think, you’re nice, since lamp replace.
XXIII
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге… но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею сестрой.
XXIV
Ее сестра звалась Татьяна…
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей! Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье не пристало
И нам досталось от него
Жеманство, – больше ничего.
XXIII
She’s always modest and obedient,
And cheery like a morning rise,
With open heart, like poet’s being,
Like kiss of love is sweet and nice.
Her eyes are shining blue like sky;
The flaxen curls and tender smile,
Light movements, lovely voice and waist,
All these adornments Olga has.
But any novel take and read,
And I am sure you will find
A heroine who will remind
Olga’s sweet image; it’s, indeed
Makes me annoyed, and not to pester
I’m switching to the elder sister.
XXIV
Tatiana was her sister’s name…
For tender verses it’s uncommon,
But I shall bring to it new fame
And sanctify by tender novel.
It’s sonorous and nice, no doubt,
When hearing it I think about
The mysteries of olden years
And maidens’ room; yet, I confess,
The native morals are corrupted
Affecting Russian names, as well
(And rhymes, so far as I can tell);
From education we’ve adopted,
Just airs and graces, nothing else,
The real learning they replace.
XXV
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
XXVI
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию, закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маминьки своей.
XXV
Thus, elder sister’s name Tatiana.
The