Как диафильмом крутится череда.
Кто-то сказал – мы морская пена,
На берег бросает нас время-вода.
Не станет руки этой, сухожилий,
Костей не станет, не станет ведь…
Мы же в школе всё проходили,
Органической химии грызли твердь.
Что же мечется крохотною синицей,
Замирает трепетно так во мне,
Почему всё это мне будто снится,
Оживает радостно по весне?
Что с постели сбрасывает с рассветом
И до поздней ночи изводит листы?
Может это просто осколок света?
Ну не можешь это быть только ты!
Нет ответа, молчит твоё мирозданье,
На ладони бескрайней тебя держа,
И ты чувствуешь что-то, словно дыханье,
У последнего самого рубежа.
Мне, наверное-то, и немного надо,
Выплакаться, выпотрошить себя в тишину.
Приходи, если хочешь, я на дне Волгограда
Под собою прошлым провёл черту.
Как плохой детектив, запутан и вечно курит,
Не на тот в ночи нападает след,
Я смотрю в глаза разъярённой буре
И меня, наверное, больше нет.
Или был, но вышел купить на вечер
Пачку чая крепкого, чтобы сидеть
До полуночи, что навалилась на плечи.
Ну а память – в нагрузку тугая плеть.
Каждый узел больно взрывает кожу —
Это эхо самой плохой войны,
Когда сам себе оказался должен
И в два раза больше чувство вины.
И курить уж бросил, и чай остывший
На столе, и звёздная ночь молчит,
А ребёнок мой, тот, что внутри, чуть слышно
Выстывшим голосом говорит.
И ты смотришь пристально с замираньем
Вглубь себя на свет извлекая мрак
И слезами растрёпанное сознанье
Лишь один вопрос оставляет – как?
И сюжет простой не закручен лихо —
Не из высшей лиги это кино.
Просто ты скончался совсем уж тихо,
Просто умер духом, причём давно.
А мальчишку в саже с коленкой рваной,
Что из детства машет тебе рукой,
Ты закрыл, как мама когда-то в ванной,
И теперь не знаешь, кто ты такой.
Серый пепел, выцветшие узоры
На обоях кухни, истлевший ты.
Ну какие с ребёнком могут быть споры?
Ну признай ты это хоть у черты.
Ведь тебе, сам знаешь, немного надо,
Но с собой мириться сложней всего.
Там внизу – шипящая автострада.
Это тоже выход, правда через окно.
Подоконник подобен черте подведённой
И решимость кинуться с головой,
Но ребёнок рвётся, как умалишённый:
«Что ты делаешь, сволочь, я же живой!?»
Свой последний шаг всё же будет сделан
Не за окна, к шипящей в ночи змее,
А за стол в слезах, за свои пределы,
И при