Благоприятный момент. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть V. Ирина Фургал

проявлялось необычной молчаливостью. Он не позволял ни мне, ни себе пропускать прогулку, был подтянутым и опрятным. Но философские разговоры с навещающим нас воеводой приходилось вести мне. Советовать служакам из конвоя, как справиться с разбушевавшейся тёщей или как вести себя с начавшим качать права сыном-подростком опять же доводилось мне одному. Если к Петрику обращались с вопросом, он отвечал вежливо, разумно и исчерпывающе. Если при нём был рассказан анекдот, он усмехался. Поэтому никто не понимал, что с ним происходит что-то не то. Если нам приносили книги, Петрик их не читал. Соглашался со мной, какую бы ерунду я ни нёс. Сильный и деятельный Петрик был сломлен бездействием, неизвестностью и тревогой. Но старался держаться, и на людях не показывать вида.

      Между тем, на свободе уже вовсю хозяйничала весна.

      По ночам мы слышали с нашей кручи рёв переполненной водой, не судоходной сейчас Някки. Мы могли открывать зарешеченное снаружи оконце, очень маленькое, через которое не вылезти, и вдыхать тёплый воздух, полный ароматов земли, травы и самых первых, крохотных, нежных цветов. Мы слышали, как летят на север перелётные птицы, оглашая небо ликующим кличем. Петрик отходил от окна и валился на подушку.

      – Что в Някке, в столице? – иногда спрашивал он.

      – Не велено говорить, – отвечал кто-нибудь из охраны.

      Мы были отрезаны от всего и от всех. Даже погадать я не мог: мои гадательные принадлежности изъяли. Сидя на одном месте, я очень тосковал по своей основной работе, по ювелирному делу. Даже заикнулся, было, о том, не позволят ли нам обзавестись необходимым, и за творчеством коротать дни. Чай, маленькое окошко, с которого охрана не сводит глаз, не расширить напильником. Нам ответили, как всегда: «Не велено!» Петрик посмотрел удивлённо, а потом всё смеялся над тем, что я выступил с такой просьбой. Окошко не расширить, а вот браслеты из лиура запросто можно снять. Я почему-то не подумал об этом.

      Ладно, пусть бы нам принесли кисточки, бумагу и краски. Просто карандаш. Опять нет? На том, чтобы дать Петрику возможность строчить статьи об охране природы при помощи стального пера и чернил, тоже бесполезно было настаивать.

      – Петрик, как думаешь, что поделывают на севере наши сейчас? Ната… Мадинка… Скучают ведь. Писем не получают. Переживают.

      Бывает, что надо придержать язык и не вводить товарища в ещё большую печаль.

      *

      Ни король с королевой, ни родители Петрика, ни мои мама и папа не написали нам ни полстрочки. Но… Мои родители приехали ко мне. И им, представьте, разрешили свидание.

      Это была тяжёлая встреча. Мама плакала и целовала наши изуродованные ладони: она была наслышана об истории с солнцами, знала, что мы болели.

      Как мы могли, говорила она, паникуя, как все женщины, бросить на севере, в снегах, в каких-то холмах, нашего Рики, наше главное сокровище? Нашу Чикикуку, нашу Нату, нашего