Смирнов таких мыслей старшего не ведал и ловил, как собака, лишь интонацию. Потому и выдал неожиданно -одноногий не удержался, крякнул– совершенно дикое требование снять орден – им-де номер надо проверить…
С ержант поспешно -Ох, и дурак! Его-то вполне логично насторожила запись в отпускном свидетельстве «без дороги», что было настоящей редкостью, но после «иконостаса» на груди моряка вопросы отпали, а Смирнов начал проверять всё до номера. Хорошо, старшина Северьян спокойный мужик оказался…– перебил его, чётко козырнув старшине, заверив Северьяна Севостьяновича, что всё в порядке, и напомнив, что его разъезд через час с небольшим. Пойдём, Смирнов! Северьян медленно встал, оказавшись высокого, но не огромного роста, надел шапку и козырнул в ответ. Упал с одного плеча полушубок, сверкнуло серебром и золотом, ахнул мальчуган, снова крякнул одноногий, а ефрейтор Смирнов быстро засеменил за развернувшимся сержантом… На тужурке в ряд выстроились ордена: справа привинчены два – Красной Звезды, слева на красно-белой колодке высоко ценимый на фронте Боевого Красного Знамени, за ним – невиданный ещё, только-только учреждённый, неестественно жёлтый орден «Славы» третьей степени с кремлёвской башней, два ряда медалей: «За отвагу», «За боевые заслуги» (в просторечии «за бэ-зэ»), ещё какая-то, с якорями, цепями и благородным профилем адмирала…
Тулуп вновь занял своё место на плечах, и Северьян сел, убирая документы обратно. Всё утихло, лишь мальчик продолжал выглядывать поверх материнского плеча, пока на него не шикнула бабка, и он вновь стал хотя и маленьким, но серьёзным мужичком. Неожиданное приключение окончилось. По вагону как будто пронёсся свежий ветерок. Повеяло солёным морем, простором и, впервые, победой, концом проклятой войны. Жонка крепко поцеловала удивлённого и смущённого такими, «на людях», нежностями сына, погладила спящую дочку и улыбнулась матери, тоже спрятавшей улыбку в губы. Дочка у неё теперь одна. Двух её братьев уже схоронили под Ленинградом да под этим, подо Ржевом. Зять живой, последнее письмо было три месяца как… Ох, дай Осподи, хоть его-то! Она закусила губу крепкими зубами и откинулась в темноту под полкою: Митенька, Фролушка…
Инвалиды закурили.
Северьян молчал. За десяток минут до срока начал деловито собираться. Переобулся в валенки, застегнул тулуп, вскинул вещмешки – один за плечи, второй на плечо, кивнул инвалидам и семейству коротко. Пошёл, неожиданно легко перенося своё мощное тело и умело держа равновесие в вагоне, как на качающейся палубе корабля. Поезд завизжал и притормозил у полустанка. Северьян ловко спрыгнул, не дожидаясь остановки