ПОМОРСКИЙ СКАЗ. Про море Студеное, про войну Великую, да про то, как Севостьян и Северьян Мангазею-страну искали. Вадим Валерьевич Черников

то и дело вынужден был конфузливо возвращаться и светить старшему фонариком. После чего тот разрешал -можете следовать!– ехать и пара снова двигалась по вагону. Дойдя до моряка, ефрейтор решил проявить бдительность первым и навис над ним всё с тем же требованием предъявить документы. Сержант молча остановился за ним, внутренне посмеиваясь над молодым, но авторитета власти терять было нельзя. Поддержал его и одновременно снова подучил-подначил, козырнув и представившись сержантом Евсеевым. Моряк перевёл спокойный взгляд на ефрейтора, и тот тоже представился, оказавшись ефрейтором Смирновым, неловко переложив при этом фонарь из правой руки в левую. Луч жёлтого света запрыгал по стенам и потолку, высветив заинтересованные лица инвалидов. Пожилой, как ни в чём не бывало, уже сидел пряменько, смотрел живыми глазами, а молодой лишь поднял взгляд, так и не отняв подбородок от становившегося всё более удобным костыля. В поморской семье теперь спала только дочка. Неожиданное приключение доставило всем приятное любопытство, столь нужное в долгой дороге. Расшевелить молчаливого морячка милиция всё-таки может.

      Моряк спокойно кивнул, улыбнулся и пошевелил покатыми плечами, доставая книжку красноармейца из нагрудного кармана морской тужурки. Он молча подал документ ефрейтору, но тот замешкался, глядя на его грудь, и моряк опустил книжечку на стол, накинув вновь на плечи съехавший тулуп. Ефрейтор пришёл в себя и взялся за документы, но его отодвинул в сторону сержант, вновь показав свой опыт и авторитет, потребовав от «товарища старшины» отпускное свидетельство. Пожалуйста. Товарищ старшина подбородком указал на книжку, в которую была вложена бумага с печатью: свидетельство об отпуске на десять суток, не считая дороги. Ефрейтор, нашедший и раскрывший бумагу и сержант – через плечо напарника – быстро прочли текст, который вызвал у них разные эмоции. Младший свернул бумагу, вложил её в книжечку и положил перед моряком на стол, а вот сержант неожиданно построжел, выразив сомнение вопросом в пустоту: «Не считая дороги»?

      Моряк молчал, давая понять, что добавить ему к написанному нечего, на что старший грозно потребовал документы на награды и орденские книжки. Попрошу! Ещё одна пачка – моряк проходил не первую проверку за долгую дорогу, – завёрнутая в трофейный непромокаемый пакет, легла на стол. Милиционеры тщательно просмотрели орденские книжки, проверили записи о медалях… Инвалиды смотрели на всё это действо с привычным фронтовым чувством гадливости, которое пожилой прятал за усмешкой из-под усов, а молодой даже не собирался скрывать, нарочито громко стуча-скрипя костылём. Сержант на это молчаливое неприятие ответил строгим взглядом на инвалидов и семью поморян. Поставил их на место коротким вопросом о том, не было ли в вагоне подозрительных, на который он, впрочем, вовсе не ждал ответа.

      В северном краю были свои взгляды на многое и определённый поведенческий кодекс. Несмотря на то что с середины двадцатых годов