Пятикнижие. Павел Николаевич Бурдунин

В финале дешевой оперетки с массовкой и хором, приговоренного по ходу пьесы к смерти актера казнили по настоящему. Камень за камнем вместе с ненавистным старым режимом рушилась страна, наша Родина – целый континент, пропитанный потом и кровью многих поколений моих предков. Молодцы в синих шароварах смеялись, поносили и убивали ее, а сотни моих соплеменников вторили им. Миллионы людей были согнаны с тех мест, где они родились. Десятки миллионов, никуда не уезжая, оказались за пределами своей Отчизны. Это была вакханалия абсурда. Мы не верили тому, что произошло и ждали, если не взрыва народного возмущения (цену этому народу мы прекрасно понимали), то грозного рыка нашего вождя, удара Его мощного кулака, заставившего притихнуть взбесившихся в националистической истерии шавок. Но мы не услышали даже писка, и тогда мы поняли, что все это было Ему нужно для того чтобы сохранить свою власть. Страна гибла, и через несколько месяцев Он нанес ей последний удар.

      После того как это случилось ни я, ни Надежда не могли больше оставаться в нашем городе. Мы чувствовали свою вину за то, что произошло. Оправдывать себя стало уже не возможно, и бессильные что – либо исправить, мы должны были уехать. Когда мы покидали страну, я сказал Надежде, что уезжаю отсюда навсегда. Она же ответила, что я слишком все это ненавижу, и поэтому обязательно вернусь, когда представится случай отомстить. Она оказалась права.

      Два года мы прожили в маленьком городке на берегу моря. Небольшая дощатая хибара, нанятая мною у одинокой старухи, стояла почти на краю высокого обрывистого склона, подмываемого солеными волнами. Во время сильного шторма их мелкие брызги долетали до нас, покрывая обращенную к морю стену и окно соляной пылью. Два небольших кипариса и несколько можжевеловых кустов осыпали нас запахом хвои и почти скрывали наш домик от посторонних глаз. Мы были одни и принадлежали только самим себе. Потребности общаться с кем – либо у нас не было, не считая необходимости, время от времени, зарабатывать деньги. Летом это было довольно просто: мы продавали туристам собранные нами красивые разноцветные камни, покрываемые лаком ракушки и кусочки древесины ценных сортов деревьев. Иногда у нас покупали, нарисованные Надеждой пейзажи, с удивительными, никогда не существовавшими видами моря и гор. Тяжелее было зимой, когда туристов уже не было, и возникала необходимость хоть как – то обогреть наше жилище. Обычно на это время я устраивался разделывать рыбу в расположенное неподалеку рыболовецкое хозяйство. Это был очень тяжелый и неприятный труд, но он давал нам небольшие деньги, чтобы оплачивать. Кроме того, я мог приносить домой рыбу, которая была тогда нашей основной пищей.

      Каждый вечер, невзирая на погоду и время года, Надежда и я выходили гулять на берег моря. Мы мало разговаривали друг с другом, лишь вслушивались в шум прибоя, скрежет песка под нашими ногами, всматривались в подкрадывающиеся к нам темные волны. Возвращаясь с прогулки, мы обычно ложились в постель и любили друг друга. Часто рассказывали вслух, какие – ни будь придуманные истории так, чтобы, останавливаясь