– Войдите.
Стильная и ухоженная старушка в нежно-голубом брючном костюме, с прической а-ля Джейн Фонда и а-ля её же возраста отняла глаза в изящных очках от бумаг на столе. Её строгий взгляд словно поджёг ему кожу, сердце заколотилось, и он выдал спич:
– Здрасьте, Васлиса Тимофевна! Я… мне надо пораньше, покажу эскизы, а то не успею.
– Подождите, молодой человек! Подождите, – прервала выступление Василиса Тимофеевна.
Она вернулась к документу и, не поднимая головы, спросила:
– Ваша фамилия, кажется, Степанов, и вы претендуете на участие в конкурсе? Верно?
– Да, я как раз… – но замолчал под ее жестким, будто указывающим на его место, взглядом.
– Ваше имя, молодой человек? – сказала она, изучая следующий лист отпечатанного текста.
– Ермолай.
– Значит, говорите, вам что-то надо, иначе не успеете, но, как видите, у меня тоже есть обязанности, и, если эти бумаги не попадут к ректору вовремя… – сложила все листы в папку, которую отодвинула в сторону. – Впрочем, будут вовремя, поэтому готова вас выслушать – потому что рисунки ваши, Ермолай, интересные и кое-где неординарные. А вот юноша вы хоть и неразговорчивый, но с замечаниями не спорите, а исправляете. Ладно, раз нагрянули, видно, что-то важное.
Завкафедрой откинулась в высоком кожаном кресле, а Ермолай, поставив портфель на приставной столик для совещаний, вынул эскизы.
– Здесь добавил портупею, сюда – ридикюль, – затараторил он, ещё не зная, что этим вершит перелом в своей жизни, – а это – третья работа. Основа – полосы из белой и зелёной махры, а от верха до низу – широкая полоса из золотистого шелка, на ней объёмная вышивка: вырванная с корнем сосна.
Василиса Тимофеевна сняла очки, протерла пальцами усталые глаза.
– Молодой человек… Ермолай, взгляните на фотографии на стене справа от вас…
«Что ж ты, бабуля, на моих нервах узоры вышиваешь», – он постукивал подошвой кроссовка и крутил пальцами прядь волос около уха, но разглядывал снимки хозяйки кабинета с известными модельерами родины и заграницы.
– …многих из них я знала еще в молодости, когда в нашей стране было два вида одежды: мужская и женская… – продолжала она, – так вот, к чему я это всё говорю: все они чудили, и выверты у них были разные. Но все как-то в рамках, без банных принадлежностей.
– Это не принадлежность, а халат бойца эмэмэй, вот МакГрегору сам Версаче сшил, – громко заколотили в ответ словесные удары, – а этот – для Емельяна Федорченко, он за Россию, восемь лет, и всё победы.
– Молодой человек, тише, тише. Во-первых, тише, а во-вторых, ваша фамилия как?
«Склероз, что ли?!».
– Степанов, – он всё-таки ответил на вопрос.
– Вот видите – не Кляйн, не Лорен и даже не Пластинин. Халат от Версаче. Звучит? А то же изделие от Степанова?.. Возможно, зазвучит, но не сегодня и не завтра. Оставляйте всё, подумайте спокойно, а через неделю придете