что правильно, а что нет, при этом изрядно постаравшись не подавить его, не сломать его хрупкую психику. Ребенок– это слишком сложно, потому что его нельзя просто предоставить самому себе, надеясь, что он сам до всего докумекает. «Не-а, спасибо!»– так я и сказал Саше в ответ на предложение и ей это явно не понравилось. Ответив, что мы еще вернемся к этому вопросу, она сделала вид, что забыла об этом, но я… я чувствую этот взгляд у себя на затылке, когда прохожу мимо нее."– отложив бутылку, О.Н. опустил щеку на край ванны, прикрыв глаза,– "Эх, только бы и ее не понесло в сторону! Ибо женщине, получившей отказ, в голову может взбрести всякое, а коль она что-то задумала, то простыми словами ее никак нельзя остановить. Так уж повадилось, что они почти всегда получают желаемое– не от тебя, так от другого. Желающих услужить полно– не протолкнешься. Я и сам от них мало чем отличаюсь– не удивлюсь, если только лицом. И все же я не сильно беспокоюсь по этому поводу. Почему? Наверно потому, что единственное принятое мною лично решение в жизни– сделать вазэктомию, для чего пришлось дать на лапу доктору– ему профит, мне стерильность. Если бы нас поймали, его бы лишили лицензии, а меня бы, наверное, крупно оштрафовали за уклонение от вклада в демографию. Возможно, кто-то из моих поверхностных в обоих смыслах знакомых задал бы вопрос: "Олег, зачем? Зачем ты это сделал? Ты, что же это, не уверен в даме своего сердца?", а я бы просто не стал отвечать. Я сделал операцию именно потому, что не хочу неожиданностей. Доверяй, но проверяй, не так ли? Вот и я доверяю и вроде неожиданных сюрпризов пока не наблюдается. И, конечно же, никто об этом, кроме моего врача, не знает. И пусть так и остается. И пусть Саша меня не подведет, не одарит последним в жизни разочарованием. Что же до смысла жизни, от обсуждения которого я отвлекся, то я точно не могу узреть его в детях. Слишком ярко помню о том, как отец меня воспитывал, и не желаю представлять, как воспитывал бы их я."
О.Н. уже спокоен. Улыбка играет на лице, пальцы весело отстукивают по бортику ванной. Кажется, боль наконец-то отошла.
«Вероятно, сейчас я выгляжу, как счастливый еврей в Аушвице, что само по себе бред, если не вопиющий случай обесценивания. Удивительно то, что раньше я это даже стене не рискнул рассказать. Рак раскрепощает, одна…"– О.Н. прерывает женский голос, слова невнятны, но с яро-истеричной ноткой.
С испуганным видом он срывается с места и поднимает камеру.
"Черт, она нашла мои лекарства!!!"– и камера вываливается из рук прямиком на пол, сшибается неловким движением его ступни. Удаляющийся топот, вопли и ругань, чьи-то босые ноги с разбухшими от варикоза венами носятся в ванную и из нее, сопровождаемые визгливым женским рыданием, с грохотом задевая все еще валяющуюся на плитке камеру и забытую пару домашних тапочек с помпончиками.
–щелк-
____
Запись 000005. 25.04.2024. 13:50
Открытое настежь окно. Разбавленный облачным фильтром свет, рябя в правом верхнем углу над знаком записи, проливается
