После обеда к нам приехала врач. Она долго о чем-то разговаривала с мамой, затем уложила меня на краешек дивана и широко раздвинула мои ноги. Мама подсвечивала настольной лампой, а врач осматривала. Вечером тато вернулся с работы, и мы пошли к тем мальчишкам. Они жили в большом кирпичном доме за высоким зеленым забором, через несколько дворов от нас. Когда тато открыл калитку, огромная черная собака сорвалась с места и понеслась, гремя цепью, скользящей по натянутому металлическому проводу. Добежав до калитки, она встала на задние лапы, пытаясь дотянуться до нас, ошейник впился ей в шею, лай перешел в хрип, а из раскрытой пасти стекала слюна. Из дома вышел мужчина с зажатой сигаретой в уголке рта, средних лет, в синих спортивных штанах с вытянутыми коленками и в белой майке, обтягивавшей большой круглый живот. Он окриком усмирил пса и грубо спросил, что нам надо. Это был отец тех мальчишек.
Пока взрослые о чем-то громко говорили, я сидела на скамейке в саду и рассматривала большую черную «Волгу». Никогда раньше я не видела машину так близко. Эта же стояла прямо передо мной, во дворе под яблоней, вся такая красивая, со сверкающими металлическими ручками. Словно завороженная, я не сводила глаз с блестящей фигурки оленя на капоте, застывшего в прыжке, и мне казалось, что сейчас он оттолкнется задними ногами и улетит ввысь. В тот момент мне больше всего на свете хотелось прокатиться на этой красивой «Волге», и я уже представила, как сижу внутри и смотрю вперед через большое лобовое стекло.
Мои мечты прервал громкий голос хозяина дома, зовущего своих сыновей. Из сарая появился младший. Увидев меня, он тут же рванул в сторону, но отец успел схватить его за рубашку. Вначале мальчишка от всего отказывался, утверждая, что ничего не знает, но потом под нажимом отца сказал, что это не он, а старший брат во всем виноват. В то же мгновение хозяин дома со всей силы отвесил ему подзатыльник, и, заскулив, мальчишка унесся в дом. Я испугалась, что меня тоже будут ругать, и разревелась. Я так и не понимала, что же произошло тогда в кустах, но, судя по настроению взрослых, случилось что-то очень нехорошее. Отцы еще долго о чем-то резко говорили, а поздно вечером вся улица слышала, как хлестко свистал ремень за зеленым забором и кричал старший из братьев.
Вот и все. Точнее, почти все. О случившемся никто и никогда больше не говорил, а в ответ на мои вопросы взрослые делали вид, что не понимают, о чем я спрашиваю. Своим молчанием родные хотели оградить меня от еще больших неприятностей – ненужных расспросов и вероятных насмешек в будущем.