Вернуться к тебе. Дана Рейнхардт

он, а я сижу и смотрю, как он это делает, потому что любой другой вариант для меня был бы попросту унизителен.

      Цим поспешно ретируется, не позволив аббе подключить его к осуществлению проекта «Забор».

      Во время сильного урагана прошедшей зимой на дереве у наших соседей сломалась ветка, упала и повредила наш забор. По моему разумению, чинить наш забор должны были бы соседи, но абба говорит, что их беда – это и наша беда тоже.

      Я протягиваю отцу свежеотшлифованную доску. Он ее придирчиво осматривает. Проводит большими ладонями вверх и вниз по отшлифованным сторонам. Сдувает пыль с краев и одобрительно кивает. Я держу доску вертикально, пока абба заполняет ямку в земле раствором. Я вижу, как на его лысине выступают капельки пота.

      Абба вставляет доску в ямку и держит. А я смотрю и слушаю, как он еле слышно считает до тридцати.

      Абба мог бы вот так всю жизнь прожить. Вместо того чтобы руководить «Страховой компанией Реувена Кацнельсона» в Большом Бостоне, он мог бы остаться в кибуце и целыми днями чинить заборы. Апельсины собирать. Ну, может, еще коров доить.

      Но ему хотелось иметь собственный дом. Ему хотелось обедать за собственным столом, набивать карманы собственными, тяжким трудом заработанными деньгами и растить детей в «плавильном котле». В стране равных возможностей. В стране, которая не занимается постоянно защитой самого своего права на существование.

      Когда работа закончена, абба раздевается и поливает себя водой из садового шланга. Я смотрю на его живот – это уже не мышцы, а сплошные складки. На бледную мясистую спину. На пару родинок на его ягодицах.

      Вот честно: нет на свете ничего противнее зрелища лобковых волос собственного отца.

      – Беседер¹⁰, Леви. Ступай в дом и принеси мне полотенце.

      Для иммигранта аббы какое-то время все шло очень даже неплохо.

      У него были дом, стол и карманы, набитые деньгами. Жена-американка, с которой он познакомился в Израиле и которая с радостью бы осталась там, но вернулась в Штаты, потому что этого захотел он.

      У него были сыновья-американцы.

      А потом Боазу понадобилось взять и сделать выбор.

      А я вот в воскресенье занимаюсь починкой забора.

      Мне снятся карты.

      Материки и океаны. Штаты. Шоссе. Реки. Места, где я никогда не бывал, проносятся перед моими глазами.

      Карты. Карты. Всюду карты.

      Я отчаянно пытаюсь разобраться в картах Боаза, но храбрости задать ему вопрос у меня не хватает, да и не дает мне брат такой возможности.

      «Зачем? – хочется мне спросить у него. – Зачем все эти карты? Что ты задумал? Куда собрался? Или тебе просто, как и мне, снятся сны о каких-то чужих краях?»

      Мы ужинаем с Довом, когда меня вдруг осеняет.

      – Я тут подумал, – говорю я. – Знаете, пожалуй, что, мне хочется поехать в Оберлин.