Я живу сейчас. Елена Вафина

воды – все отошло на второй план после боли в мышцах и суставах. Тело будто заржавело и потяжелело раз в сто. Поэтому, когда тренировка кончилась, захотелось плакать и жалеть себя, что ситуация ухудшается. Ничего еще не сделала, а уже все болит. Это ведь может стать преградой в дальнейшей борьбе. Внутри была злость, но на кого? На океан? Это же глупо. Океан ни под кого не подстраивается. Просто я оказалась слишком слаба. Тогда вся моя злость обращалась на саму себя, и мне казалось, что Гуштаву испытывает ко мне то же самое. Но я понимала, что у него тысяча учеников и он вообще обо мне не думает. Если бы он чувствовал что-то к каждому, то ему пришлось бы лечить нервы. Но он каждый день старался выглядеть веселым, легковесным и доброжелательным.

      У Андрея дела шли лучше. Об этом свидетельствовало его приподнятое настроение. Он разглядывал девчонок в купальниках, шутил и смеялся. Я попросила его оставить меня в покое, потому что была жутко подавленной и мне надо было справиться с этим в одиночестве.

      Мне снова хотелось как-то реабилитироваться – если не выходит в серфинге, то преуспеть хотя бы в чем-то другом. Поэтому я снова, как безумная, стирала чужие футболки. Мне надо было заслужить у самой себя прощение.

      В перерыве до следующего урока мы ползали по апартаментам, как паралитики. Больно было даже глубоко дышать. Ребра раздвигались, причиняя нестерпимую боль. Кое-как пожарили полуфабрикаты, поели и упали на кровать. До начала урока так и лежали, не шевелясь.

      Тренеры решили отвезти нас на другой спот. Даже по прошествии года я слабо разбиралась в условиях для катания на волнах. Но профи одним взглядом на океан могли оценить дальнейшее развитие событий. Видимо, сегодня в прежнем месте дела были плохи. Мы долго ехали куда-то на север мимо полей и огородов. Из сухой желтой земли, которую и землей-то назвать было трудно, скорее комьями глины вперемешку с песком, преспокойно росли себе тыквы, капуста, лук. Дорогу покрывала та же самая глина, только спрессованная и подсохшая. Представляю, в какую кашу она превращалась в дождь. Гуштаву несся на минивэне впереди, поднимая густое облако пыли. Мы с Нелсоном, ехавшие в другом минивэне позади, ныряли в это облако, представляя, будто у нас сафари по пустыне на джипах.

      Я впервые смеялась над шутками иностранцев. Может быть, наши инструкторы-португальцы слишком много общались с русскими и уловили наш юмор, но мы хохотали всей толпой. Еще Нелсон выучил несколько фраз на русском и постоянно повторял их: «Гуштавушка, где ты? Давай греби! Побежали, разомнемся немного!» Иногда казалось, будто он притворяется, что знает только португальский и английский, потому что те русские фразы звучали очень чисто, вообще без акцента. Наш языковой барьер пал довольно быстро. Сначала мы просто качали головой «да – нет», а потом разошлись и оказались способны задавать вопросы и поддерживать диалог.

      Мы остановились около заброшенной фабрики