Вечер за пять лет до миллениума
– А я тебе сказал – будешь пить со мной за Сталина! – утробный рёв лужёной суррогатами глотки прогремел на половину этажа старого барака, никак не меньше…
Отчего-то именно сейчас одутловатое лицо потомственного пролетария вопреки всем логическим умозаключениям стало внушать такое отвращение, что Александр понял, что натуральным образом задыхается. Долгожданная еда, дымящаяся на тарелках, вместо манящего изголодавшееся нутро набора яств превратилась в столь же несъедобные предметы, как общепитовские тарелки, на которых она была разложена женой будущего тестя. Тот смотрел себе помутневшими от звериного бешенства гляделками, моргая выцветшими водянистыми радужками и недвусмысленно давая понять этим, что в случае непотакания своим сиюминутным амбициям склонен пойти далеко – и кухонный нож лежит слишком близко от его узловатых пальцев, уже сжатых в бесформенный и несуразный комок морщинистого мяса под сероватой кожей. Александр упорно старался не смотреть на его скомканные выцветшие волосы и понурый от жадности нос, поэтому его взгляд в никуда был тестем замечен, и массивные челюсти двигались во рту очень неодобрительно, передвигая сигарету без фильтра в выцветших губах. Хотя пепельница стояла себе посреди стола вполне бодро – доставать сейчас свои сигареты означает спровоцировать нудный вой о зажравшихся щенках, которые жизни не нюхали и оттого имеют белые ухоженные ручки, как барышни, – а визг Оксанки о том, что её парень музыкант, слышать снова вовсе не хотелось. О том, что этот музыкант привык к совсем другим клавишам в виде курков и затворов, рассказывать было нельзя. Безумно хотелось есть – весь день без обеда, а позавтракать толком не успел, еле проснувшись с утра, будь оно проклято, это тупое время, когда голова не варит, а тело не слушается совсем. Но сейчас некий невидимый смрад не только отключил этот зверский аппетит, кривыми когтями впившийся в живот и горло, превратив весёлый семейный ужин с говядиной и картошкой в какой-то комплект безжизненных декораций, но и невыносимо подступил к лёгким, надавил на виски…
– Я сейчас подойду, – вежливо в полголоса бросил Сашка, проворно вскочил и едва ли не выбежал из-за стола.
– Какого хрена, я тебе сказал, будешь меня уважааать, – доносилось в спину из кухни.
Как ни странно, в этот раз не было слышно ни снисходительного бурчания будущей тещи, нахваливавшей новую банку солёных огурчиков и свежую зелень с грядки, ни пронзительных требований Оксанки не докапываться со своим заводом до всех и всюду везде и уверений, что в субботу будет хорошая погода и на дачу они все поедут, все, обязательно, просто в прошлый раз был вызов по не зависевшим от Саши обстоятельствам… Поспешно набросив куртку на плечи и надев казачки – ещё один объект ненависти оксанкиного отца, ради которого он не собирался ни от них отказываться, ни коротко подстригаться – Сашка выскользнул в коридор