– Вы правда хотите это знать? – с сомнением спросил булочник.
– Да, – решительно кивнула я.
– Ограбят, изнасилуют или убьют, – на одном дыхании сказал мужчина. – А может быть и все вместе.
На глаза стали наворачиваться слезы.
– Вы очень красивая, барышня. Как пасхальный ангелочек. Ваше личико будет привлекать слишком много мужского внимания.
– Сажей намажусь, – сказала я сквозь слезы.
Булочник засмеялся, а я – вслед за ним. На душе сразу стало легче.
Весь день я провела в этой комнате, валяясь на кровати. Я все думала, как мне теперь лучше поступить.
За день до отъезда, то есть вчера, я отправила моему любимому письмо, в котором просила разрешения приехать к нему на Юго-Западный фронт. На самом деле, я понятия не имела не только где его штаб, но и где сам этот фронт.
До разговора с булочником я думала, что преспокойно дождусь письма с точным маршрутом.
Но теперь я думала, насколько опасно оставаться в столице. Но не опаснее ли одной пробираться к штабу?
Вечером я пришла к выводу, что лучше дождусь письма и посмотрю, что ответит мой любимый. Быть может, он сам приедет за мной в Петербург.
Когда стемнело, я решила, что теперь могу пойти домой. Я была уверена, что мои домашние уже уехали.
Булочник дал мне в сопровождение мальчишку с фонарем, но все равно пробираться по темным улицам было страшновато.
Когда я попыталась войти в свой дом, оказалось, что дверь заперта.
О таком я даже не подумала.
Но в доме должны были оставаться слуги, поэтому я принялась громко стучать в дверь.
– Кто там? – раздался голос нашего дворецкого, намеренно более грубый, чем у него был на самом деле.
– Это Кристина Глебовна!
– Защелкали замки, потом тяжелая дверь немного приоткрылась. Дворецкий убедился, что это действительно его хозяйка и впустил меня.
– Кристина Глебовна! Вернулись!
Казалось, что дворецкий сейчас от радости обнимет меня, но, разумеется, этого не произошло.
– Все уехали?
– Искали вас весь день, весь город обошли, но корабль ждать не будет, уехали. Где же вы были, барышня?
Я с трудом отвела глаза и резко ответила:
– Не важно. У меня остались дела. Я поживу дома месяц- другой, а потом уеду.
– В Париж? – ласково спросил дворецкий.
Я кивнула и ушла к себе.
Почти всю ночь я проплакала. Мне было стыдно за вранье, одиноко и горько, и страшно за себя.
Я совсем не выходила на улицу, и дни напролет просиживала дома, лишь изредка залезая с ногами на подоконник и смотря вниз на улицу. Там вроде все было спокойно, но рисковать мне не хотелось.
А письмо все не шло. Я изнывала от нетерпения и просто не знала, чем себя занять.
Я даже пробовала сочинять стихи, но, по-моему, таланта у меня к этому не было.
Я перечитывала немногочисленные письма от моего любимого и гнала от себя мысли,