– Счастье-то какое, Риточка! Забытое теперь слово – модистка! Вот так судьба направила и тебя. Модистка! Это что-то прекрасное, сверкающее, легкомысленно-кружевно-муаровое сверкало и манило и меня когда-то. Но я, имея на руках маленькую дочку, твою маму, боролась за жизнь как могла: и прислугой работала, и обшивала всю семью! Вот только кружева моя отрада!
Елизавета Яковлевна и в правду была дивной рукодельницей. Кружева плела замечательные. Развешивала их по стенам, как картины. И одну из таких рамок с бабушкиными кружевами Рита повесила и на стене деревенского дома над своей железной кроватью.
Сидя в вагоне, вспоминая об этом, Рита не заметила, как уснула.
Она увидела дороги, дороги, дневные, ночные, увиденные ею откуда-то свыше. Они превратились в нити, которые сворачивались в клубок. В клубок нитей, которые разворачивались в разноцветные нити, из которых натруженные руки бабушки сплетали ее дивные кружева.
Линии кружев превращались в едва различимые в тумане ветви деревьев. Маргарита поняла, что проснулась. Но проснулась она оттого, что ее грубо трясла за плечо высокая кондукторша:
– Билет покажи! Десятый раз тебе говорю! – прикрикнула на нее кондукторша, глядя на испуганное лицо не совсем очнувшейся от сна, усталой и голодной девчонки.
Но как только Рита прочувствовала и холод вагона, и всю опасность ситуации, значит – она окончательно проснулась и мгновенно поняла, что нужно бежать. Она резко вспорхнула с деревянной скамейки вагона и помчалась в тамбур, раскрыла дверь тамбура, как учили ее девчонки, поступавшие в техникум вместе с нею, убегать от контролера. И уцепилась обеими руками за вертикальный поручень сбоку, чтобы спрыгнуть. Но поезд шел на большой скорости. И Риту сковал ужас и страх. Поэтому сделать спасительный прыжок загнанного «зайца» по ходу поезда, чтобы смягчить удар, а потом на боку скатиться по насыпи, как инструктировали ее не раз проделавшие этот трюк девочки, Рита не смогла. Руки затекли и обледенели, когда она мертвой хваткой схватилась на поручень, а под ногами мелькала насыпь. Мало этой беды, так еще и кондукторша следом за Ритой ввалилась в тамбур. И обозленная баба, матерясь, занесла толстую ножищу в сапоге над головой Риты. Но тут произошло невероятное. Эта каменная баба вдруг накренилась с воплями:
– Пусти, гад! – кричала она, беспомощно размахивая руками. И вдруг оказалась отброшена в сторону, замерев после броска у стены совершенно обалдевшая, потирая шею.
– Что же вы творите?! Это же ребенок! Вы же искалечить могли девочку! – возмутился молоденький раненый солдатик, опиравшийся на костыли, вернее – костыль, потому что второй ему пришлось отбросить, чтобы освободить руку и оттащить от Риты кондукторшу. Опираясь на костыль, прыгая, чтобы не опираться на недавно ампутированную ногу с обмотанной культей вместо ступни, он протянул руку