Закончился банкет грандиозным битьем посуды и всеобщим свальным грехом, когда те, кто еще хоть что-то мог, похватали девиц и тут же, под ярким светом свисающих с потолка люстр, стали запихивать им во все возможные и невозможные места свою набухшую от похоти плоть.
Особо усердствовал в этом Лабух: женщины были его единственной слабостью. При его обычном среднем росте его мужское достоинство отличалось исключительными размерами и небывалой активностью. Лабух никогда не был нежен с женщинами, он всегда их насиловал, почему-то считая, что они обращают на мужчин внимание только тогда, когда им за это платят. И чем красивее была женщина, тем больше он над нею измывался. В эту ночь он изнасиловал шесть проституток и все никак не мог удовлетворить свою похоть, хотя уже несколько раз доходил до конца, демонстративно брызжа своею жидкостью в женские лица.
Уже под самое утро, когда за плотно занавешенными окнами ресторана потихоньку разгорался солнечный диск, а многие участники оргии или валялись под столами, или, сопровождаемые своими телохранителями, отправились по домам спать, Лабух пожелал отыметь еще одну девицу. Стройную крашеную блондинку лет восемнадцати, которая в этот вечер пользовалась особой популярностью и уже прошла через липкие объятия никак не меньше пятерых мужчин.
Ее, догола раздетую и полупьяную, подвели к имениннику, который, тоже полностью раздетый, сидел на высоком кресле за разоренным столом и жадно хватал еду руками с тарелок: он вдруг почувствовал, что проголодался после нескольких половых актов. Его громадный клинок, не опадая, так и торчал меж его худосочных ног и напоминал большую уродливую поганку. Девица, увидев это, расхохоталась – уж очень неприглядно выглядел голый, чавкающий Лабух с торчащей, набухшей синевой головкой плоти.
– Чего ржешь, сука?! – прошипел Лабух.
Он очень не любил, когда над ним кто-нибудь смеялся. Особенно не позволялось это тем, кто полностью находился в его власти.
– Ну-ка, ребята, привяжите ее к столу.
Два бугая из его охраны подтащили враз переставшую смеяться проститутку к столу, за которым сидел Лабух, смели с него на пол посуду и салфетками притянули ее руки и ноги к ножкам стола. Лабух потянулся своими жирными от еды пальцами к влагалищу проститутки, сложил их в кулак и с силой пропихнул его внутрь. Проститутка застонала, скорее не от боли, а от страха: она, кажется, поняла, с кем ей пришлось иметь дело.
Ей приходилось на своем недолгом веку путаны встречаться с проявлениями мужского садизма. Но обычно это не шло дальше нескольких пощечин и укусов в грудь и губы. Жундрикову же этого теперь было недостаточно.
– Семен, трахни ее! – приказал Лабух своему охраннику.
Тот послушно снял брюки и, нависнув над столом, где лежала проститутка, несколько минут активно дрыгал бедрами, вонзаясь в женскую плоть. Наконец он кончил и, откинувшись, вопросительно посмотрел на хозяина.
– Теперь ты,