Император Александр отложил утверждение договора, учреждавшего новую коалицию, до минуты, когда Англия согласится оставить Мальту. Не сомневаясь в благоприятном ответе, он запросил паспорта для Новосильцева, дабы как можно скорее вступить в переговоры с Наполеоном. Император, постепенно терявший воинственность по мере приближения к развязке, надеялся такой стремительностью увеличить шансы на мир. Но он плохо понимал Лондонский кабинет. Тот решительно отказался оставить остров Мальту. Это известие, придя в Петербург в то время, когда Новосильцев находился в Берлине, повергло российское правительство в несказанное волнение. Что делать? Следовать пути, намеченному Англией, соглашаться с требованиями ее непомерного честолюбия значило принять в глазах Европы самую второстепенную роль, значило отказаться от переговоров Новосильцева, ибо его отошлют из Парижа в самый день его прибытия и, возможно, самым унизительным образом, если он не привезет известие об оставлении Мальты. А это значило немедленное вступление в войну на стороне Англии, вслед за ней, на ее содержании. Напротив, порвать с ней из-за отказа значило публично признать, что ввязались в ее политику, не понимая ее, значило дать ход делу Наполеону на глазах у всех и оказаться в смешной изоляции, поссорившись с Англией из-за ее требований и поссорившись с Францией из-за своих легкомысленных поступков. Не желая очутиться на милости Англии, оказывались на милости Наполеона, который будет диктовать условия сближения с Францией.
Если бы Наполеон не пришел на помощь российскому двору, совершив ошибку с Генуей, он увидел бы своих врагов в величайшем смятении. В самом деле, Петербургский кабинет как раз обдумывал создавшееся тяжелое положение, когда пришло известие о присоединении Генуи. Оно стало причиной истинной радости, ибо вывело из затруднения государственных деятелей, весьма неосмотрительно