Вихрь пепла и огня, не дающего, а, напротив, уносящего тепло, пронёсся по комнате, собираясь из углов. Тени от предметов слипались в одно неясное пятно, из которого проступило прекрасное лицо демона. Подрагивая пламенеющими складками одежды, с тихим шёпотом он подошёл к окаменевшему Марку. Тёмные глаза внимательно смотрели на юношу, демон протянул руку… Марко выронил меч, не в силах побороть чудовищный ужас. Демон зацокал, защёлкал, приблизился и вынул из его груди нечто.
Что? Марко не понял, но нарастающее чувство потери усилило страх. Древний, как сама Мать-земля, прекрасный бог Ичи-мергена бросил вырванное из тела (или души?) Марка нечто в пол, и доски на глазах рассыпались, съедаемые временем. Всё вокруг завертелось, закружилось, понеслось колесом, и только неистовый проклинающий вой колдуна ещё долго звенел в ушах Марка…
…Он очнулся в своей постели переодетым в свежее шёлковое бельё. Тошнотворный запах демонов ещё стоял в ноздрях. Марко медленно сел, еле ворочая головой. Макушка ныла, какой-то пустой воздушный пузырь плавал под сводом черепа, и хотелось с силой выдохнуть его вместе с дьявольской вонью. Хм. Хм! ХМ!!! Не получалось. Хм. Никак.
Марко встал, переменил бельё на расшитый халат, двинулся к двери и вдруг вспомнил про свой драгоценный меч. Оружие покоилось на месте, на стойке у кровати. Марко полувынул лезвие, полировка затуманилась, но клинок вроде бы казался чистым. Марко положил меч обратно и вышел из опочивальни. Во дворе по-прежнему лежал снег. Хрупчатый, колкий, изъеденный водой и ясными солнечными лучами, но всё ещё довольно далёкий от состояния весенней жижи. Марко хмыкнул и пошёл к отцу.
Отец сдал за это время. Видимо, долгие странствия и жёсткий катайский климат с удушливым летом и пронзительной зимой подкосили его некогда могучее здоровье. Он стоял у окна, в столбе падающего предзакатного света, и подрезал сухие ветви комнатного деревца, что-то бормоча под нос, и в этих неторопливых движениях Марко не увидел ничего от бесстрашного купца, в поисках поживы избороздившего сотни морей и прошедшего многие тысячи ли. Перед ним стоял почти совер-шенно седой старик, только в бороде ещё кое-где поблёскивало вороное пёрышко. Николай не услышал, как сын вошёл. Он с нежностью проводил рукой по меленьким розовым цветочкам, мушками облепившим кривые веточки, и покой на его лице, даже не покой, а покорность перед лицом старости, незаметно для Марка обнявшей этого когда-то такого родного человека, растрогала юношу, одновременно возбудив в нём горечь. Как мало они виделись за это время!
– Отец, – позвал Марко, выходя из-за колонны.
– А? – переспросил отец. Его удивлённо приподнятые брови, напоминавшие поредевшие брови библиотекаря, придавали лицу характерное выражение слабослышащего