не сказал тогда: «Прощай!».
Паренек смазливой внешности,
я не знал, что не смогу
стать заложником у вечности,
быть всегда у ней в долгу.
* * *
Увезу тебя в лето, но это сосем не блицкриг.
Время – опытный лекарь, оно тебя вылечит вмиг.
Здесь колючие ости беды, что махрово цвела,
здесь январь расчехвостил остатки былого тепла.
Здесь коростою лепры покрыты сугробы души…
Увезу тебя в лето от лютых морозов-душил.
Здесь противно и тошно и вольная жизнь на кону.
Увезу тебя в то, что не снилось еще никому.
Я хвалиться не стану, и ты не одобришь меня:
тут звучит беспрестанно мелодия летнего дня.
Это вовсе не лишне, не сон это вовсе, а явь…
Ну, а если не слышно, в наушниках громкость прибавь.
* * *
Конечно, мы её не ждём
и пояс не затянем туже.
Когда беда приходит в дом,
то это наводненья хуже.
И что-то схватывает грудь,
радикулит какой-то шейный…
И невозможно обмануть
себя словами утешенья.
Какого же теперь рожна
опять не сплю я до рассвета?
Какая логика нужна,
чтоб сердцу объяснить всё это?
Жизнь нам даётся однажды
* * *
Шустрые ветры сдуют белую благодать…
Заново молодую дай мне тебя узнать!
Видеть сакрально-синий свет, когда в час весны
солнечной звонкой силой стебли опять полны.
Видеть, что вновь лазорев близкого неба край…
Слышишь: играет зорю юный сигнальщик май?
Стань же опять другою, морем без берегов,
мир захлестнув пургою яблоневых снегов.
* * *
Ночью всё, что растёт, прозревает в саду:
синеглазые сливы глядят в высоту,
как смуглянки-цыганки, две вишни стоят…
А ещё здесь случается яблокопад,
когда звёзды свою затевают кадриль,
и луна покидает стыдливый альков,
и теплеет, как речка, небесная стыль
от прильнувших доверчиво к ней облаков.
Люди спят. Им, наверно, совсем невдомёк,
что творится на свете. Их мир – это сны.
Он предельно безумен, предельно жесток
и не знает законов весёлой весны.
Люди спят. Им, похоже, нисколько не жаль,
что не видят они, что не знают секрет,
как глаза раскрывает прозревший миндаль,
и у них необычный лазоревый цвет.
Люди к счастью не выстроят вовсе мосты,
знать не знают они: наделяет весна
тех, кто любят, глазами святой чистоты,
и они голубые, как марево льна.
* * *
С печалью затяжною храню обрывки сна,
где я иду с княжною, что вовсе не княжна.
Тогда я был румяней, чем юный пионер.
Все было, как в романе, – там я искал пример.
Все так банально было, и повод,