Глава 3
– Эй, Чокто, смотри! Будешь падать где ни попадя, пропадешь… Волки сожрут тебя, а вороны растащут кости…
Вокруг послышался смех. Чья-то сильная, властная рука схватила его за волосы и приподняла голову. Чокто не успел еще разлепить глаз, как почувствовал запах пота и дыма, этот кисло-пряный аромат, а потом и все старые, знакомые с детства шехалисские запахи: огня, океана, крови, жира и земли. Когда он открыл глаза, то увидел отца: в седых волосах его трепетали на ветру широкие орлиные перья. На смуглом теле еще искрились невысохшие капли воды после купания, а на шее поблескивали украшения: медвежьи когти, соединенные прядями голубых бус, на правой руке, выше локтя, – медный браслет хайда49; на крупных бедрах грязная желтая повязка. Темные глаза с усмешкой глядели на сына, точно говорили: «Так ты никогда не станешь анкау».
Вокруг стояли воины из общества Каменных стрел в широких плетеных тлинкитских шляпах, украшенных сложным орнаментом, а в руках они держали игральные тонкие палочки, сделанные из трубчатых костей птиц.
Кто-то из них предложил сыграть Чокто, но тот лишь отмахнулся, последовав за отцом в хижину.
* * *
В бараборе было прохладно и тихо. Жены Двух Лун покинули ее, как только на пороге увидели старика. Вождь развалился на пышных шкурах и надолго умолк, раскурив трубку.
Чокто тоже раскинулся на мехах животом кверху, прислушиваясь к сиплой отдышке отца, к далекому лаю собак и беспокойному стрекоту крыльев залетевшей стрекозы. Но когда она, синяя, с гибким и прямым, как тростинка, хвостом наконец-то нашла выход через дымоход, наступила пронзительная тишина, словно после громкого крика. Сыну Касатки даже показалось, что уши его слышат, как залетающий ветерок играет нежной опушкой соколиных перьев в его волосах. Он лежал с закрытыми, набрякшими веками и вспоминал свое детство: отец был тогда в расцвете сил, а мать, молодая, без морщин, считалась самой любимой подругой отца среди других жен. Ун-па-сичей слыла не только красавицей. Мать Идущей Берегом, старуха из рода Желтой Выдры, приходя в барабору отца что-нибудь клянчить, любила расхваливать дочь: «Кто из женщин Берега сравнится с моей дочерью?! – каркала она во всё горло, чтоб слышал поселок. – Она может унести на одном плече убитую косулю, идти за мужем, не зная усталости, от утренней зари до захода солнца, переплывать реки, без стона переносить голод и жажду. Кто умеет, как моя дочь, выделывать звериные шкуры? Она подарит мужу могучих сыновей, которым не будет равных!» Бабка была нудной, как оса, и прилипчивой, что пиявка. Поэтому Две Луны всегда старался побыстрей отвязаться от старухи какой-нибудь мелочью или просто прогонял ее, если был пьян или не в духе.
Да, теплое, сладкое было время, как молоко матери. Чокто помнил и тот крепкий смех отца, и журчащий голос Ун-па-сичей, и то