ПРЕДИСЛОВИЕ
Дорогой юный читатель!1
Вот ты и держишь в руках книжечку из двадцати рассказов. Эти рассказы на самом деле почти что сказки.2 Правда, обычно ведь в сказках рассказывается о том, что случилось давным-давно, в незапамятные времена. А тут почти всё происходит в наши дни.3 Поэтому эти рассказы-сказки такие необычные. В сказках дело чаще всего происходит в каком-нибудь заколдованном тридевятом царстве. А тут почти все чудеса творятся в хорошо знакомых каждому московскому мальчику и девочке уголках Москвы – на Красной площади, в Замоскворечье, на Комсомольской площади. Даже врата ада находятся где-то поблизости от читателя – на Новом Арбате. Чудес, кстати, в этой книжице много.4 Самое интересное, что происходят они с совсем обыкновенными людьми – продавцами шаурмы, врачами, блогерами, певицами, профессорами евгеники, сутенёрами.5 И чего только там с ними не происходит!6 Тётя превращается в огромную матку, а гинеколог попадает под электричку, после чего летает по всему городу… Блогер становится наркоманом и чудом избегает плена каннибалов, а учёного в благодарность за его труды расстреливают… Вот, оказывается, какие удивительные истории творились на белом свете совсем ещё недавно. Странно только, что никто этого не замечал. Никто, кроме одного замечательного русского писателя, автора этих рассказов, – никто, кроме меня.7
ОДИН ДЕНЬ ИВАНА АНДРЕЕВИЧА
Я судорожно пытался заснуть; обрывки воспоминаний минувшего дня мешали мне сделать это; я не жалуюсь на жизнь – но все мы живём в тюрьме своих чувств. Стоило только задремать, как мне позвонили. Срочный вызов. У Нади – колики; резонно было бы предположить, что причиной их был менструальный синдром. Занятно быть врачом по вызову!
Надя – моя подруга. Жили мы по-соседству. Встретила она меня на пороге своей маленькой, уютной, разукрашенной и будто бы кукольной квартиры отчего-то в платье.
– Надя, платье-то у тебя какое красивое!
– Да какое, к чёрту, платье! Я умираю, Иван Андреевич!
Я выслушал жалобы милой мне пациентки и дал припасённого с собой анальгину. По такому клиническому случаю можно было меня и не вызывать; но, во-первых, Надя не дружила с таблетками, и, во-вторых, важен был психологический момент.
Надин высокий лобик был покрыт испариной. У неё были типичные при менструации боли плюс жар. Я взял её за руку – и она успокоилась.
– Давно не спала?
– Сутки.
А всё из-за отсутствия в её жизни работы. Надя – художник. По-крайней мере, она так про себя думает; в нашу эпоху считается хорошим тоном скрывать отсутствие цели и дела за ширмою творческих наклонностей. У Нади небольшой рост, маленького размера ступни и кисти; она кругленькая, кудрявая и большеглазая. Есть в ней что-то милое.
Я собирался уж было уйти, но она кивком головы напомнила мне о существовании в её комнате диване. Я разделся и лёг с краешку.
– Ложись ближе.
Я покорно подвинулся. По-своему я был рад тому, что, учитывая её состояние, у нас ничего не будет, ведь я относился к ней с большой нежностью. Да и плюс к тому я по жизни притомился. Суета сует и томление духа! Однажды, с всё той же Надей, мы устроили психоделическую вечеринку в духе времён фестиваля Вудсток и взахлёб читали Библию вслух. Та строчка из Экклезиаста глубоко впечаталась мне в извилины.
Давненько я не был у Нади в кровати! До того дня бывал чаще – мы задрёмывали рядом, утомлённые шестичасовыми беседами о судьбах всего цивилизованного мира и Украины или же моя подруга была слишком пьяна, чтобы встать и закрыть за мной дверь. А, может, нам просто жизненно необходимо было тепло. Потом у неё появился мальчик – какое-то совершенно бесполезное существо из клана подмосковной урлы – и я перестал бывать гостем. Я всё понял; обижаться не имело смысла: всё же мы были скорее друзьями, пускай что и с проникновенностью встреч… порою даже непристойной проникновенностью… конечно же, мы были только друзьями. Участия в её приключениях я не принимал. Мальчик спустя какое-то время куда-то делся, и я снова стал бывать гостем; Надя первое время серьёзно переживал из-за разрыва; я утешал её, а она целовала мне руки; я и в самом деле был рад ей помочь, она была милой и доброй; мне и в правду было особливо хорошо в Надином кукольном домике среди её мягких кошачьих жестов и разговоров шёпотом.
Надя задремала. Я вскорости тоже. За ушедший вечер я утомился – была долгая смена в женской консультации, где я проходил тогда практику, плюс к тому яркая в эмоциональном плане встреча с Алисой.
Алиса – совсем мне то, что Надя, они совершенно разные. Между ними десять лет разницы: Надя моложе меня, а Алиса – старше. Надя – голубоглазая, а Алиса – кареокая с левантийским разрезом; Надя из недавно приехавших покорителей столицы, а Алиса – потомственная москвичка;