Сон разума. Георгий Константинович Левченко

импровизированного рейтинга. И не то чтобы я опасаюсь обременять своих близких печальной обязанностью ухода за умирающим, что в некоторой степени было бы даже благородно, меня страшит состояние неотвратимости, осознанной неотвратимости, определённости смерти, когда нельзя ничего поделать и остаётся только ждать конца страданиям не в излечении, а в прекращении вообще каких-либо ощущений. Это, по всей вероятности, признак болезненной мнительности, подтверждающийся ещё и тем, что среди всех ситуаций, пришедших на ум, не нашлось ни одной, в которой я смог бы существенно улучшить свою жизнь. Дело оказалось даже не в том, что мне более ничего не хочется, а в том, что все мои возможные желания вполне удовлетворимы, мечты реализуемы, а о чём-то неисполнимом я и думать-то разучился или отучился хотеть того, чего не могу себе позволить, и таким вот образом под конец прекрасного апрельского вечера пришёл к выводу о полной ненужности всего, что уже имею. Нет, всем или почти всем я, разумеется, дорожу и расставаться с ним не хочу, но не хватает чего-то главного, что сделало необходимым остальное. Пожалуй, так. Видимо, это и есть кризис среднего возраста, что вполне логично, однако хочется себе возразить, поскольку вывод не особо оригинален, хоть и многое объясняет. Более того, могу сказать, почему я с ним не согласен: мне не кажется моё положение универсальным, и пусть у каждого по-своему, но исходный пункт должен быть один, а я просто не знаю, каков он у меня.

      В любом случае вполне очевидно, что бездеятельным самокопанием делу не поможешь, но узнать себя получше всё-таки стоит. Хотя вопрос: а что тогда я делал все прожитые 40 лет? Точно не в себе копался. Судя по всему, главным источником той нерешительности, с которой я начинаю свои (назову их) психологические упражнения, является пустая праздность этого занятия, однако полностью отождествить собственную жизнь с каким-либо иным делом тоже не получается, так почему же не быть вдобавок ещё и им? Из чего выходит, что и нет у меня никакого дела жизни, работа моя, по крайней мере, не может им считаться, но, странное дело, вместе с тем я не в состоянии вспомнить ни одного дня (может, только в детстве), который я бы весь пробездельничал. Пожалуй, это кое-что и говорит обо мне самом, о том, как я живу, но ни коим образом не отражает моей натуры, поскольку никаких порывов созидать в ней нет, просто почему-то так получается, что частенько меня тяготит. Временами моё состояние можно назвать деятельным дурманом, в котором мелкие мыслишки, озабоченность текущими обстоятельствами вытесняют собой желание подумать о чём-то существенном, о чём-то, что за ними должно стоять. Но выводить оценочные суждения, говорить, хорошо это или плохо, было бы почти нелепым, поскольку так есть и, по преимуществу, должно быть, однако в том числе и подобное обстоятельство привело к тому, что, стоя посередине жизни, я не знаю, кто такой и чего хочу. И это в полном смысле так, ведь о себе могу сказать лишь то, над чем насмехался буквально несколько строк выше, т.е. вздорный официоз и не более, а о своих желаниях