– Ничего я не переводил.
– Тогда чисти снег, в шесть часов заступишь заново.
6.
Старшина затаил по отношению ко мне тёплые чувства, каждое утро он методично снимал меня с наряда, и вечером я заступал вновь. Таким образом, я спал по четыре часа ночью, и ещё полтора перед заступлением. Мотивировав меня подобным образом, старшина добился того, что меня охватило чувство горячей любви к людям, я был полон гуманизма и человеколюбия.
– Слышь, ты, вещмешок понеси.
– С какого перепуга?
– Чего? Борзеешь, душара. Слышишь Пиночет, у нас тут дерзкий типок нарисовался.
Пиночет плотоядно улыбнулся, и облизнул вывернутые губищи.
– Не будешь нести вещмешок?
– Нет.
Я остановился на верхней ступеньке, прикидывая в уме – кого из них первого ударить ногой, пользуясь тем, что я стою выше, чем они. Филя спокойно смотрел на меня со своей обычной, непристойной улыбкой, ситуация забавляла его.
– Хорошо, в туалет приходи, через пять минут, придёшь?
– Угу.
Правую часть туалета занимали кабинки, Филя курил, положив на дверь кабинки левую руку, Пиночет стоял у дальней стены.
– А ты – наглый, люблю наглых, сам был такой, пока не попал сюда. Тебя чего, ещё не били?
– Били.
– Слабо били, не били, а гладили. Когда мы с Пиночетом были духами, здесь был дед такой, Брызжик, очень любил, чтобы ему перед сном сказки рассказывали, без сказки не засыпал, если повторяешь одну и ту же сказку, он сердится. А когда Брызжик сердится, то он берёт гантелю и бросает её в спальное помещение – кому повезёт. Здорово, да? Ты спишь, а тебе в голову десятикилограммовая гантеля прилетает – сюрпрайз! Если сказка казалась ему скучной, он снимает дужку с кровати, и ебашит тебя по голове – веселее давай! Приколист был этот Брызжик, бил и приговаривал – думай позитивно! Клёво, да? Пиночет, покажи ему.
Пиночет повернулся спиной, раздвинул волосы на затылке, и я увидел несколько уродливых шрамов, беспорядочно пересекающих кожу головы.
– Пиня никогда не умел сказки рассказывать.
– Трогательно.
– Угу, а ещё у нас с Пиней шишки на груди были, незаживающие, синего цвета, и фанера дышала, можно было рукой подвигать туда – сюда, Брызжик отрихтовал.
Филя был мастер разговорного жанра, его речь журчала как ручеёк, слова лились нескончаемым потоком, скоро я перестал понимать их смысл, и видел только движение его губ, ход времени замедлился, очертания предметов утратили чёткость, несильно кружилась голова, руки налились тяжестью, я не смог бы поднять их даже на уровень груди…
– ..называется кайфуцу!
Филя ударил коротко, без замаха, ощущение было такое, будто я на скорости налетел на бетонную сваю – невозможно вдохнуть и выдохнуть, удар пришёлся точно в грудину, сердце замерло, я сползаю на пол, и вижу кафельную плитку пола, близко – близко перед глазами красные и жёлтые плитки, расположенные в шахматном порядке. Филя приседает рядом, и с интересом заглядывает мне в глаза, его губы продолжают шевелиться, я не слышу ни звука, только шум