– Кроме того, – сказал Заплетин, – и в этом городе музыкантам тоже приходится нелегко. Большинство выживают на частных уроках, если, конечно, им удаётся отыскать, уговорить и удержать нужное количество клиентов.
Лицо Иосифа нервно задёргалось, как у человека, осознавшего, что его скоропалительный поступок, переезд из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, оказался большой глупостью. Он накатил на глаза веки, сделал с лицом что-то такое, от чего оно как бы уснуло, и только всплески нервного тика, как камушки, бросаемые в воду, будоражили кожу лица в разнообразных его частях. С таким непослушно спящим лицом он стал вдыхать глубоко и медленно, и ещё медленнее выдыхать. С помощью подобного ухищрения прекратив передёргивание на лице, он широко отрыл глаза:
– Вы не могли бы подсказать, где находится русская синагога?
Заплетин знал одну синагогу, но не был уверен, насколько та русская. Они поколесили по району, где должна находиться синагога, но та как сквозь землю провалилась. Купив еду в попутном Макдональде, Заплетин решил показать приезжему берег Тихого океана.
Волны были крупные и злые, ветер – плотный и непрерывный. Прикончив свой гамбургер и кока колу, Иосиф сел на песке по-турецки и надолго оцепенел, как будто занялся медитацией, только с открытыми глазами. Жидкие замасленные волосы охотно трепались на ветру. Вскоре вздрагивать и трепетать стало всё его щуплое тело, и он превратился в крупную птицу, сидевшую клювом к волнам и ветру, и трепещущую от ветра.
Наваждение было настолько взаправдашним, что Заплетин даже встряхнул головой, вскочил с песка и произнёс:
– Мне пора ехать. Куда вас доставить?
К его удовольствию, Иосиф не попросил везти его в даль, в такую, например, как Голливуд, где обитали многие иммигранты. Он пожелал, чтоб его сбросили у ближайшей автобусной остановки. Заплетин вынул из кошелька крупную денежную купюру. Иосиф принял деньги, как должное, то есть, только молча кивнул. Такая прохладная реакция на стодолларовую купюру показалась Заплетину неадекватной, и он передумал давать Иосифу свой адрес и телефон.
“Я подал ему деньги, как милостыню, а он по ресторанам, видишь ли, таскается”, – подумал Заплетин с неудовольствием, увидев Иосифа в ресторане, столкнулся с ним взглядом, отметил в глазах его то ли страдание, то ли тоску, сделал вид, что не узнал, и прошёл далее, в туалет.
Иосиф же Заплетина не узнал не по причине плохой памяти, а оттого, что в тот момент он находился в состоянии глубокого оцепенения. Время от времени он вздрагивал и трепетал телом, как птица. Кто-то из сидевших неподалёку заметил это и усмехался. Иосиф же был погружён в размышления и им сопутствующие