– Самогонка нету! – сокрушенно вздохнул дедушка и зашелся хохотом. Собственные шутки приходились ему по вкусу.
Отсмеявшись, он заказал две миски рамена. Подоспели они довольно скоро. Спутанные в клубок макароны нежились в темном соевом бульоне, а сверху на них благородно возлежали ломтики свинины.
– Это как по-русски? – поинтересовался дедушка Сота.
– «Свинина».
– Нет! – протестующе воскликнул он, потом опять задрал голову и несколько секунд вспоминал. После чего наставительно поднял палец и сказал:
– Это чушка!
Я не возражал против чушки и принялся за еду. Дедушка одобрительно покивал моему владению палочками и весьма членораздельно произнес:
– Порекомендуйте мне недорогую гостиницу.
– Что?! – опешил я.
– Нет-нет! – замахал руками дедушка, достал из кармана разговорник, нашел нужное выражение и поправился:
– Приятного аппетита.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Сота-сан уже несколько раз ездил в места своего пленения, где осталась могила его брата. Всякий раз он понемногу совершенствует свой русский по японским учебным пособиям. Поэтому теперь его русский состоит из двух слоев: в одном слое «капуста-картошка», «подъем» и «работай, сука», а в другом – «позвольте вас побеспокоить», «окажите такую любезность» и «приходите к нам еще». Слова из первого слоя он помнит очень хорошо, а из второго – часто путает.
– Ничего не понимай, – пожаловался он мне. – Хочу снова военнопренный.
И еще раз от души посмеялся собственной шутке.
Дом оказался совсем рядом – далеко не бедный, с садом и гаражом. На шум двигателя выбежала классическая японская бабулька. Она усердно кланялась и лопотала приветствия. «Жена», – пояснил дедушка Сота и матюгнулся.
Утихомирив двух цепных псов, которым я активно не нравился, хозяин запустил меня внутрь. В доме витал японский дух – деревянные столбы, портреты предков, синтоистский алтарь и керосиновая печка. На втором этаже располагался кабинет. Его атмосфера была несколько иной – ее создавали ряды разнокалиберных матрешек, лосиные рога под потолком и балалайка без струн. На книжной полке располагалось несколько фотоснимков: Сота-сан в гостях у русского семейства, Сота-сан у подножия памятника Ленину и он же – на фоне неказистого деревянного строения.
– Гостиница, – разъяснил он мне. – Комсо-морьск.
– Хорошая? – поинтересовался я.
– Не-е-ет! – замахал он руками. – Пурохой. Грязный!
– Что, блохи и вши?
– Ха-ха-ха!… Бурохи и фуси… Нет. Очки!
– Какие очки?
– Туарет. Такой дыра. Как военнопренный, тоже одинаково.
– Понятно. А еда хорошая?
– Пурохой. Нефукусно. И поезд пурохой, и автобус тоже.
– Так что, получается, там все плохо?
– Да, фусе пурохо. Торько один хорошо.
– Это что же?
– Черобек.