Вернулись в Меленки и наняли адвоката, чтобы защищал их законные интересы.
И начался мучительный, как лечение, долгий разбор иска. Поначалу Щербакову казалось самым тягостным то, что разбор все откладывается и откладывается: он ездил с матерью в Муром, а ответчики не являлись, и возвращались Щербаковы в Меленки ни с чем. Болела голова, было стыдно.
Наконец суд… Самойлов явился лично, а вместо Маркина – опять родители (видно, берегли сына!). А с родителями – родственники, кумовья, добрые соседи. Они и составили «публику», а «публика», ее настроение, определила атмосферу зала, в котором и рассматривался иск о возмещении…
Это настроение («Дармоед, курортник, кусок от работяг отрывает») выразил до начала заседания большой сердитый дядя, одетый уже по-зимнему, хотя стояла осень (третья осень после той, когда пьяная компания нагнала Володю Щербакова с девушкой на дороге к поселку).
Сами виновные работягами пока не были, но родители их действительно работали: отец Маркина – на руководящей должности в районном автодорожном управлении, мать – в булочной, родители Самойлова – в совхозе.
Первое, что взорвало ответчиков, – рубль в день за дополнительное питание в больнице (не за все лежание, конечно, а за те немногие недели, когда стало чуть лучше и аппетит появился).
– Надо доказать, что он нуждался в дополнительном питании! – шумел могучий молодой Самойлов. – Пусть добудет подписи, удостоверяющие, что он нуждался. Пусть докажет!
– Ты заслужи его, заслужи делом перед обществом, – строго, обстоятельно советовал дядя в зимнем.
– Дополнительное питание!.. – с тихой яростью шумел зал.
– А что, избаловался на курортах, – заключал дядя, которого судья пригрозил удалить.
– Нужны солидные подтверждения, – заявил адвокат, защищавший интересы Маркина и Самойлова. – В больницах кормят хорошо, тянет, конечно, выздоравливающего к деликатесам, но документы-то не оформлены… – Он склонен был тут уступить: и сумма небольшая, и тема щекотливая. Он склонен был тут уступить, чтобы дать генеральный, победоносный бой при рассмотрении рецептов и билетов, железнодорожных и автобусных.
Щербаков стоял, как тогда, на шоссе, стараясь воздействовать разумом, разъяснить, доказать, и понимал уже, что снова, как и в ту ночь на шоссе, получит еще и по левой щеке…
Наименования лекарств были написаны на рецептах, как и полагается, по-латыни. Адвокат потребовал, чтобы их перевели на русский, переводчика с латинского языка в Муромском суде, естественно, не оказалось, и судья ходатайство отклонил. Тогда адвокат объявил большинство рецептов недействительными на том основании, что на них поставлен лишь штамп лечебного учреждения, а не печать.
Щербаков терпеливо объяснил, что рецепты с печатями остаются в аптеке, потому что выписываются для получения лекарств, содержащих наркотические вещества. В иске есть документ, подтверждающий, что