Бабушка Дуня – моя безсменная «келейница» в первые пять лет моей жизни. Под платком у неё была совершенно лысая голова, покрытая лёгким пушком. Мне очень рано объяснили, что так она пережила пропажу без вести на войне мужа Петра и двух сыновей, Василия и Григория. Бабушка очень ответственно относилась к присмотру за мной. Помню её испуг, когда меня во дворе друзья напоили водой из пластиковой бутылки-брызгалки из-под мыла или хлорки. Запомнилось, как бежала она со мной в соседний «Гастроном» и оказывала помощь как умела – поила газировкой.
Преставилась баба Дуня ко Господу тоже не без моего деятельного участия. А было это так. В пятилетнем возрасте она уложила меня в кроватку на дневной сон. Проснулся я от запаха дыма. Вышел из спальни в зал и увидел взволнованную бабушку. В ответ на мой вопрос она воскликнула: «Так ведь пожар!». Недолго думая, я, обув сандалии, вылетел в полный дыма подъезд и побежал вниз с последнего, пятого этажа. Бабушка кричала вслед, и меня поймал выбивавший стёкла в подъезде для создания вентиляции старшеклассник из соседней с домом школы. Он водворил меня обратно домой. Однако, как только баба Дуня ослабила внимание, я снова рванул «спасаться» и со второй попытки выскочил из подъезда на улицу в толпу зевак. Вокруг дома стояли пожарные машины и суетились пожарники в зелёных робах. Испуганная бабушка с трудом преодолела задымлённый подъезд и выскочила на улицу. Присела успокоиться и отдышаться и… упала без сознания. Прибежала с работы мама, которой кто-то сообщил о происшедшем. Далее была «скорая», осмотр врача и непонятные для меня слова – «кровоизлияние в мозг». Помню, как бабушка лежала без сознания на своей высокой кровати в спальне, как к ней приходила медсестра и делала ей уколы. А потом меня увезли в деревню, и через несколько дней, рано утром приехал на мотоцикле папа и сказал, что баба Дуня умерла. Баба Даша, моя бабушка по маме, упала на колени перед иконами, молилась и плакала.
Кроме событий с бабушкой отложились в памяти ежедневные ожидания на балконе прихода с работы мамы: она работала швеёй неподалёку от дома, в трикотажном ателье. Папа приходил с работы неизменно в 18.00, и был семейный ужин. Работал он на авиационном заводе, достаточно далеко от дома, ездил многие годы на одном трамвае – с номером двенадцать. Странно, но я почти не помню папиного гнева или ярости. Разве что когда сестра, набедокурив, получила от него