Глаза богов закрыты. Исайя Хэссел

без исключения день передо мной на трехногий стол ставилась глиняная чаша, слегка треснувшая по середине. На завтрак – густая и серая масса, от которой у меня кишки сворачивались в узелочек. Даже не подозреваю из чего эта смесь сделана, да и знать собственно не особо сильно хотелось. Боюсь, что, если узнаю – аппетит у меня пропадет навсегда, а у меня и так с ним очень туго. Смесь из того, что отцу удалось найти за предыдущий день редка вызвала у меня восхищение, а если быть честным, то никогда. Весь фокус состоял в том, чтобы проглотить эту, с позволения сказать, кашу как можно быстрее, а желательно и вовсе одним глотком. Есть все же хочется, так что выбирать не приходится. Горячим есть это практически невозможно, а холодным еда напоминала мне… глину. Да, именно глину. Думаю, это действительно хорошее сравнение. Лучшее. Делаешь несколько больших глотков, чтобы желудок не успел понять, что в него вливают, и живешь себе припеваючи почти до самого обеда. Хотя без моральной и физической подготовки любой все равно выплюнул бы всю эту кашу назад, обратно на стол. К счастью, к такому завтраку я уже привык. Иначе каждое утро меня бы ждала хорошая взбучка от матери или, того хуже, отца, которого в это утро за столом не было. Тоже вполне привычное явление. Наверное, пораньше ушел на болото, чтобы добыть на завтра еду. Такую же безвкусную, такую же серую, как и сегодня. Или бухать. Встать пораньше для него почти достижение, как и для меня.

      Ежедневно повторялось практически все. Даже мелочи, самые глупые и тупые. Это само по себе ужасно угнетало, так еще в придачу рождалось нужное чувство будто живешь в каком-то полу размытом сне. Постоянное непрекращающееся чувство дежавю, что так сильно сплелось с жизнью, превратилось в опасную и неадекватную норму. Словно так и должно быть. На самом же деле я понимал, что это полнейшее безумие. Живешь, и совершенно не понимаешь, что уже видел, а что еще нет. Все стало слишком одинаковым и однообразным. Впрочем, не стоит ничего придумывать – так было всегда. Лишь только сон – четкая граница между неотличимыми днями. Если бы не это единственное разграничение, я уже давно бы потерялся во времени и пространстве. Сидел бы на покосившейся лавочке и спрашивал бы у незнакомцев «кто я?», «что я?» и т. д. до тех пор, пока меня бы не убили. Отчасти из жалости, отчасти из-за лишнего рта, что пользы не приносит, а кормить нужно. Спасибо хотя бы и на том, что сплю я, как убитый. Хоть какой-то плюс.

      Бросить вызов? Попытаться что-либо изменить? Самопровозглашенные бунтари умирают на следующий день после своего самопровозглашения. И такой расклад событий еще не самый плачевный. В противном случае их превращают в изгоев, с вечным клеймом «сумасшедший». Они оказываются полностью изолированы от общества, которому ни в коем случае нельзя мешать продолжать разлагаться. В итоге такие «сильные» личности, лишенные обычного нормального общения, ломаются и кончают жизнь самоубийством.