– Ты не мог поступить иначе, друг мой. Твоя потеря была слишком тяжела. Возможно, сон сохранил тебе разум, без этого ты бы впал в безумие, а чем бы оно закончилось – предугадать нетрудно. Однако что же мы здесь стоим? Обращайся, Арман, пойдём ко мне. Неужели ты решил, что я буду держать старого товарища на пороге? Пойдём же!
«Не торопис-с-сь… И безс-с-с того моё появление кто-нибудь да зс-с-саметит. Твои люди будут молчать, зс-с-снаю, но не утаишь шила в мешке, а дракона в небе, и вс-с-сегда найдётс-с-ся дурак, с-с-считающий зс-с-свёзды. Зс-с-савтра-послезс-с-савтра обо мне уже начнут говорить, так пусть с-с-судачат, как о диком, а о дракониде им зс-с-снать ни к чему».
– Понял, – тяжело ответствовал Бенедикт. – По какой-то причине ты не хочешь, чтобы о твоём возвращении узнали…. раньше времени. А потом?
«Именно что раньш-ш-ше времени. Не хочу мешать некоторым с-с-событиям идти с-с-своим чередом, ибо должно с-с-свершиться то, что должно. Побуду пока в тени. Видишь, я по-прежнему интриган, только, наверное, с-с-седой, как ты. Впрочем, как погляжу, во всём ос-с-стальном у тебя порядок. Молодец, держишь себя в форме».
– В строю, Арман.
«Молодец. Вот что…»
С едва слышным шорохом распрямились крылья. Встопорщился зубчатый гребень на хребте.
«Ещё не зс-с-сабыл, как это делаетс-с-ся? Хочу проверить, потяну ли я с-с-седока. Рискнёш-ш-шь?»
Вместо ответа архиепископ шагнул на предусмотрительно согнутую в колене драконью ногу, которая тотчас подбросила его вверх. Ухватился за крыло – не за тонкую деликатную перепонку, а за основание, в месте сочленения со спиной – и привычным, как оказалась, ничуть не забытым движением забросил мощное тело меж двух костяных пластин. Как в своеобразное седло. Почти сразу ощутил, как под бёдрами напряглись бугры драконьих мышц, заходили ходуном, перекатываясь под чешуёй, и вот уже хлопнуло воздушной волной по ушам, и земля, без того не особо различаемая во тьме, ухнула вниз и пропала. Луна стремительно откатилась вбок, но через несколько мгновений вновь засияла на положенном природой и Творцом месте – это дракон, набрав высоту, выровнял траекторию полёта.
Только привычка к сдержанности не позволила Бенедикту заорать от полноты чувств, подобно маленькому Николасу Карру, когда тот получил разрешение поступить в отряд юных послушников. Ребёнку не возбраняется выражать радость неумеренно и бурно, мужчине же в летах это ни к чему. Но всё-таки… Он зажмурился, подставив лицо встречному ветру, и позволил себе полностью отдаться восхитительному чувству полёта, ни с чем несравнимому. Видимо, и летуну было хорошо, потому что, несмотря на молчание мысленное, до Бенедикта доносились чужие эмоции: восторг, наслаждение мощью, упоение собственной силой, ощущение полной свободы и… счастья.
Да, счастья.
Арман не проронил ни слова, пока они облетали спящий Эстре. Отсюда, с высоты птичьего полёта, город выглядел фантастически, словно сошедший