Когда-то, живя в Союзе, в своем воображении я представлял себе американцев именно такими. Теперь, глядя на этих ребят, я думал: «Наконец-то попал в настоящую Америку!»
Занятия проходили в той самой аудитории, в которой недавно читал лекцию Илизаров. Еще до занятий, с половины шестого, резиденты должны были обойти больных на этажах, сделать необходимые назначения и записи в историях болезни. К их приходу в аудитории стояли столики с сэндвичами, банками с кока-колой и кофейники с горячим кофе. Ребята сразу налетали на еду. Но никакой толкучки, все выстраивались в быструю очередь. Доктор Френкель и еще несколько профессоров тоже становились в очередь за завтраком. Приятно поражала непринужденность отношений между старшими и младшими. Готовые к конференции, все рассаживались с сэндвичами на бумажных тарелках, попивая кофе.
Начинались занятия. Старшие поочередно читали короткие лекции с демонстрацией слайдов, резиденты очень толково делали короткие сообщения. Все всегда шло динамично, на высоком научном уровне. Однако даже самый серьезный разговор перемежался шутками. Молодые не стеснялись при случае отпустить острое словцо в адрес старших, не исключая Френкеля. И никто не обижался.
Сам я всегда любил шутки в работе, но прежним опытом был научен, что шутить надо с оглядкой.
Когда-то в Москве я пытался привить сотрудникам своей клиники легкое отношение к шуткам. Ничего хорошего из этого не получилось: люди шуток боялись, даже безобидных. На шутников писали анонимки в парткомы. На меня тоже писали.
В Бруклинском госпитале резиденты-иммигранты боялись шутить со старшими, а из-за национальных интриг предпочитали не шутить и между собой. Теперь я впервые попал в совершенно другую, освежающую атмосферу. Передо мной был настоящий повседневный американский демократизм.
В один из первых дней единственная девушка-резидент по имени Морин налила две чашки кофе и одну принесла мне.
– Это вам, доктор Владимир, – просто сказала она.
Я был тронут.
Все резиденты относились ко мне приветливо, но при этом не проявляли никакого любопытства. Как все молодые, они быстро освоились с новым человеком и обращали на меня мало внимания. Это означало, что они просто приняли меня в свою среду.
В 7.30 конференция заканчивалась, и все расходились – кто в операционную, кто на прием больных, кто в лабораторию. Операции должны были начинаться строго в восемь, и Френкель следил, чтобы это правило не нарушалось.
В один из первых дней работы я ассистировал ему. Накануне он позвал меня вместе с молодым доктором Стюартом Голдом, недавно окончившим здесь резидентуру, обсудить завтрашнюю операцию. Стюарт уже дважды ассистировал на илизаровских операциях и поэтому считал