– Говорят, что вместе с этим Троцким в отдельном вагоне ездит какой-то Революционный военный трибунал. Там душегубы под его дудку всех пускают в расход.
– Он сам и организовал этот трибунал. Вроде как получается, что он-то и есть самый главный душегуб.
– Во-во, этот его трибунал на месте, без пощады, судит ему не угодных.
– Ну да, слышь-ка: ребята рассказывали, мол, где бы Троцкий ни появлялся, он всегда подозревает командиров из старых офицеров.
– Да, суровый человек этот предвоенсовета.
– А куда же наши командиры и комиссары смотрят?
– Куда смотрят? Они только на него и смотрят – вон как этот Мехлис Левка, что рядом с ним стоит.
Мехлис потом хвастливо показывал Павлу подаренные именные часы:
– Награда, а! А я от самого товарища Троцкого, предвоенсовета, получил! Вот, Пашка, кто настоящий большевик, а! А я тебе скажу – за Троцкого я готов идти в огонь и в воду, вот! А как говорит! – ораторр зажигательный. Вот с кого нам надо брать примерр.
Павла покоробил его чрезмерно фанатичный восторг. Никто ничего хорошего про Троцкого не знал, а сам он слышал только про террор, который Троцкий везде распространял. Чего же так восторгаться? Он только спросил:
– Правда, что Троцкий еврей и что его настоящая фамилия Бронштейн?
Мехлис прищурился на него:
– А какое это имеет значение?
– Как – какое значение? Ведь он же наш главнокомандующий. Значит, евреи теперь могут добиваться таких высоких постов. Вон у меня есть брательник, Семка, он тоже вроде бы хотел стать министром.
Мехлис покровительственно похлопал его по плечу:
– А я тебе скажу: Троцкий сам себя евреем не считает, он говорит, что он большевик. А я тоже большевик, а не еврей. А большевики всего могут добиться. И твой братишка добьется. Ты вступишь в партию, станешь большевиком и тоже забудешь, что ты евррей.
Павел злобно посмотрел на него:
– Ну нет, я никогда не забуду, что я еврей.
В конармии служил еще один комиссар-еврей, одессит Исаак Бабель: маленький, очкастый и курносый человечек с пухлыми губами. Про него ходили слухи, будто он известный писатель; правда, что он писал, никто не знал: у бойцов его книг не было. Некоторые посмеивались над его совсем не бравой, еврейской внешностью: «Ну и кавалерист – потеха! Какой же он кавалерист, когда на мир смотрит сквозь толстые очки». Но когда видели Бабеля верхом на коне, диву давались – он был прекрасным наездником и обожал лошадей. В штабе его уважительно называли Исаак Эммануилович и выделили отдельную тачанку с возницей. Бабель переезжал на своей тачанке из полка в полк, из эскадрона в эскадрон и везде что-то записывал. Когда Павел впервые его увидел, спросил простодушно:
– Вы чего это, Исаак Эммануилович, записываете?
– Книгу хочу написать про Первую конную, хронику – как все это было на самом деле, на живую нитку.
Слово